Вадим Михайлович Кожевников , Юрий Казаков , Сергей Алексеевич Воронин , Владимир Семенович Маканин , Василий Иванович Белов , Сергей Александрович Высоцкий , Юрий Андреевич Антропов , Владимир Никанорович Мирнев , Юрий Сергеевич Аракчеев , Сергей Иванович Матюшин , Вячеслав Марченко , Вячеслав Сукачев , Юрий Галкин , Татьяна Чекасина , Вячеслав Шугаев , Гарий Немченко , Анатолий Жуков , Владимир Насущенко , Василий Росляков , Виктор Суглобов , Инна Гофф , Александр Филиппович , Андрей Скалон , Иван Евсеенко , Георгий Семёнов - Рассказ 77

пребывания в беллетристической пустоте. И в книгах о современности он ищет не ложного утешения, но возможности присоединиться к самому серьезному разговору о важнейших вопросах современного бытия. И потому само собой разумеется, что читатель, сам живущий взаправду, не удовлетворится упрощенными, мнимореальными или занимательными сюжетами, ему хорошо известно, что прочное и длительное счастье — не в пылающих гвоздиках и не во вздрагивающих квартирах от присутствия в них прекрасных и ладных фигурок, но в освобождении от слабостей, в освобождении от вольных или невольных заблуждений, в утверждении человечности и благородства, в стремлении сделать правду и честь нормальным состоянием жизни всех людей.

А это нелегкое дело — освободиться от заблуждений, от лжи в собственной хотя бы жизни. И едва ли не самые авторитетные помощники человеку на этом пути — литературные герои, которые на своей судьбе испытали за всех нас гибельные пути и показали дороги, на которых человек может найти освобождение, сделаться сильным, благородным и неуязвимым для порока.

Вот как, например, освобождался от лжи своей жизни Александр Иванович, герой рассказа Василия Рослякова. Александр Иванович, обычный человек наших дней, жил-поживал и всем, казалось, был довольный, пока в нем самом не взроптал, не заявил свои права тот «паренек из-под Русского Брода», каким когда-то был Александр Иванович — лет, может быть, тридцать назад. И вот потому пареньку «душно стало жить, слушать, как Александр Иванович и на службе и дома не то говорит, неправду. Отчего? Из боязни? Никогда этого не знал за собой, да и бояться, собственно, чего? Стал задумываться Александр Иванович. Ну, хорошо, ну, буду говорить в лицо все, что думаю, не буду себе врать, себя не буду обманывать и других тем более, но ведь хорошо же известно, что из этого получается, из этого получается князь Мышкин, идиот. Не хотелось быть князем Мышкиным, и стал Александр Иванович втягиваться в жизнь, себя обманывал, обманывал и других, врал другим и себе, играл в какую-то повальную игру. И парню тому стало душно и невмоготу и стал он искать для себя спасения, и нечаянно нашел…» Но пришлось изведать до конца Александру Ивановичу еще и этот случайно найденный путь — Маргариту, которая «в домашних тапочках была совсем маленькой», то есть была эта Маргарита той же самой «прекрасной фигуркой». И вот Александр Иванович изведал этот путь как будто для того, чтобы уж окончательно понять, что этот «нечаянно» найденный путь не к спасению привел, а к тому безжалостному порогу, где всякая ложь становится уже последней. Александр Иванович стал сам для себя гадок, и уже никакие воспоминания о Русском Броде и том пареньке, каким когда-то был, никакие воспоминания не могли спасти его. И катастрофа оказалась неизбежной, потому что именно она и стала единственным нормальным и справедливым итогом.

Писателю можно не толковать о причинах, приведших Александра Ивановича к осознанию своей жизни, прожитой во лжи, но когда он эти причины знает точно и заботится о том, чтобы другие Александры Ивановичи не повторяли этих заблуждений, заботится о состоянии идущей вокруг него жизни, то его произведение обязательно будет содержать в себе плодотворную для человека возможность размышления. Все дело в том, насколько глубоко и серьезно понимает писатель состояние личности в нашем «прекрасном и яростном мире», насколько точно и отчетливо ощущает причины, побуждающие людей к тому или иному образу действия. Вот это знание или чувство писателя, стоящее за его словом, придает внешнему событию глубину и тот простор, в котором уже есть возможность читателю для своего творчества, — оно как бы продолжает творчество писателя. Именно там, за пределом внешнего факта, может происходить объяснение писателя с читателем, если кажется, конечно, что они говорят на одном языке.

Мне кажется, что поиск именно такого языка — образного и общественного — происходит в нашем рассказе в последние годы, а в 77 году он успешно продолжался. Внешне, может быть, это и не так явно выражается, но стоит сравнить прежние рассказы Сергея Воронина с его лучшими из рассказов последних, с таким, например, как «Прием джиу-джитсу», и разница будет очевидной. С движением времени, с движением жизни общества всегда по-новому встает вопрос не только как сказать, но и о чем сказать живущему человеку. Эта вторая сторона литературного дела наиболее, может --">