Александр Олегович Фирсов - Рыбий глаз

Александр Фирсов Рыбий глаз

Лето в тот год выдалось доброе – лес на другой стороне реки сверкал темным изумрудом листвы, сочная и тугая трава упрямо вилась к небу, солнце в изобилии питало своим жаром землю, а дожди изливались доброй волей, не меньше, не больше, чем в том была нужда. На лоне природной непосредственности, в глухой окраинной земле, далекой от оголтелых центров, стоит уже который век деревня, стоит, как и прочие, одна из многих раскиданных по обширной карте страны. Там и начинается наша история.

На маленьких корявых мосточках, построенных за бутылку местными пьянчугами для местных же баб, чтобы те могли полоскать белье в реке, сидел маленький мальчик с самодельной удочкой в руках и глядел куда-то сквозь поплавок на золотящуюся в солнечных лучах водную рябь. Удочка его была самого простецкого вида, сделанная из гибкого прута и навязанной на конец леской, с винной пробкой вместо поплавка. Сам мальчик видом своим на первый взгляд, казалось, особенно не выдавался. Светлые, чуть вьющиеся волосы, тонкая кожа и щербинка между зубов. И был бы он совсем ничем не примечателен, если бы не одна особенность.

Глаза у паренька были разного цвета. Левый – самый обычный, неопределенного темного цвета, а вот соседний – совершенно блеклый, будто выбеленный, вроде как случайно залили в него побелки, когда парня делали, да так бракованного и выпустили на белый свет. И такое бывает. Глаз, на удивление, был зрячим, но не изображал никакого переживания, ни грусти в нем не бывало, ни радости, ни задумчивости. Пуст словно стекляшка или льдинка. По-разному люди относились к такому диву. Дремучие бабки крестились да перешептывались, дети постарше и великовозрастные дураки смеялись да подтрунивали. Остальные не замечали как будто вовсе, а в голове, бог знает, что каждый мыслил. В остальном малец был совсем обычный, немного простоватый, немного рассеянный, но из общей массы не выбивался. Так, по крайней мере, виделось со стороны.

Звали паренька Андрейкой, и был он столичным жителем, а летом приезжал к бабушке в деревню и гостил до самой осени, ровно до того момента, пока над всей страной не раздавался веселый звон особого колокольчика, призывающий всех школяров вернуться за свои парты. Андрейка не любил уезжать в город, не любил он особо и учебу, и серые зимние городские будни, похожие друг на друга как две капли воды. Впрочем, по весне он также неохотно соглашался ехать к бабушке, которая с каждым годом отчего-то все с меньшей охотой брала к себе единственного внука и все чаще начинала свой день с вишневой настойки, после чего уходила куда-нибудь в гости и не возвращалась, бывало, до самых сумерек. Поэтому зачастую паренек был предоставлен сам себе. Он, конечно, не голодал и не ходил грязным и запущенным, но из-за скорее соседских, нежели семейных отношений с бабушкой, чувствовал себя довольно одиноко, хоть по малолетству не отдавал себе в этом отчет. С деревенскими детьми Андрейка дружил, но гулял с ними нечасто, потому что робел, когда дети ненароком таращились на его «рыбий» глаз, пусть даже без всякого злого умысла. Хотя, конечно, и подшучивали над ним изрядно, но из-за уравновешенного и даже хладнокровного характера, внушающего некоторое уважение, не перегибали. К тому же многие дети побаивались белого глаза, ведь подчас, когда на Андрейку падали косые лучи заходящего солнца, он начинал поблескивать каким-то колдовским, потусторонним светом. В общем, детвора Андрейку особенно не обижала, но и порядочной любви или уважения он среди них не снискал. Говорил он мало, отрывисто – в ответ на вопрос все больше хмыкал, пожимал плечами да улыбался, постоянно норовя отвернуть «пустой» глаз от собеседника.

Ему было комфортно одному. Помногу читал любимые книги про пиратов – уходил на задворки деревни, где залезал на старый ветвистый вяз, прячась в густой листве, доставал реквизит – оставшаяся от деда широкополая шляпа, которая условно выполняла роль треуголки и два бабушкина платка; большой атласный красный и маленький хлопковый черный. Красный вязался широкой лентой на пояс, а из маленького он скручивал аккуратную черную повязку на глаз. Конечно же, на «больной» правый. В этом образе он принимался за приключенческие романы, время от времени преисполнившись эмоциями, спрыгивал с дерева, хватая длинную палку, которая служила ему рапирой, --">