Станислав Валерьевич Ефанов - Любовь и девы

Как всякая профессиональная, потомственная и породистая дева Сергей Петрович отменил общение с Лялечкой. А всё почему?

В вопросах любви девы предельно максималистичны. Aut Caesar, aut nihil. Что в переводе с языка Катулла означает «Всё или ничего».

Не дай вам бог полюбить деву. Не дай бог вам стать объектом девиной любви. А если уж страсти сердечные сходят на нет, то всё. Крышка вам. Бегите. Спасайтесь, пока не поздно. Бросайте всё и покупайте билет на самый скорый поезд самого дальнего направления. А по прибытии сразу же затеряйтесь в складках местности, закамуфлируйтесь и слейтесь с ландшафтом. Не вздумайте обнаружить своё местоположение неосторожным хрустом веточки, внезапным чихом или огоньком сигареты в ночи. А вообще найдите-ка лучше заброшенный дом да покрепче забарикадируйтесь в подвале с запасом провизии на год. Потому что сейчас дева будет страдать.

Скорее всего девы не станут устраивать скандалов и закатывать истерик. Громко хлопать дверью и театрально заламывать руки под «O Fortuna» Карла Орфа – тоже скорее всего не будут. Но это вовсе не означает, что драма вам не обеспечена.

Не будем забывать, что Сергей Петрович хоть и мужчина, на всё же дева.

Мужчины-девы – это вообще ужас. А отвергнутые и подавно. А что самое страшное для девы? Ну? Кто первый? Правильно, самое страшное для влюблённой девы – ощутить свою ненужность. Дева – это такая зодиакальная Мать Тереза. Служба спасения 911, опорный пункт МЧС, горячая линия психологической поддержки и касса взаимопомощи. Обслуживается в одно окно.

Девы не умеют спокойненько себе любить, как это делают все приличные знаки Зодиака. Вернее любит дева как раз спокойненько. Вы никогда не застанете деву за начертанием под своими окнами любовных посланий на асфальте. Серенады под балконом – тоже не входят в девин репертуар, даже при наличии вокальных данных. Деве вовсе необязательно, чтобы о её чувствах узнал сразу весь подъезд и курьер ближайшей пиццерии.

В прессе цвета китайской реки Хуанхэ активно муссируются слухи, будто девы бесчувственны. Наглая ложь. Возможно, девы не кричат о своей любви на всех перекрёстках страны (как регулируемых, так и не очень), но они и не склонны к эксгибиционизму такого рода. Деву сложно представить себе присосавшейся к объекту своего вожделения на эскалаторе метро на радость смотрителю этой подземной карусели.

Всё это не значит, что любовь деве чужда. Девина любовь, может, не слишком заметна невооружённым глазом, но, поверьте, сжигает её изнутри. Дева должна непременно вырвать из груди сердце и, как горьковский Данко, самоотверженно освещать им дорогу, даже в условиях хорошей видимости в светлое время суток. Прочие альтруистические в своей бессмысленности поступки составляют неотъемлемую часть девиного понимания любви и непременно входят в программу культурных мероприятий. Это следует иметь в виду, если вы решили-таки пренебречь разумным предостережением не влюбляться в дев.

У Лялечки было прекрасное зрение. Лялечка была тельцом от рождения, прагматиком по жизни и окулистом по профессии. Лялечка не любила лишние источники света, если всё и так видно. Накануне мая её устроили в половину разделённого гипсокартонной перегородкой кабинета, свет в котором включался для обеих половин сразу. Труженику за перегородкой общий свет был необходим независимо от количества фотонов, проникавших сквозь оконнное стекло. Сделать новую электропроводку обещали, но до сих пор не сделали. Лялечка бесилась и лезла на стену. На стену из гипсокартона с таблицей Сивцева для проверки зрения.

На фоне этой гиспокартоновой стены Сергей Петрович и повстречал впервые Лялечку. Он не разглядел нижнюю строчку И М Ш Ы Н Б М К, а вот Лялечка разглядела в нём подходящий вариант. «За руль-то теперь как?» – спросил Сергей Петрович и поднял на Лялечку ярко-серые глаза. Взгляд прямо волчий, что аж у-у-ух, но не агрессивный, нет. И брови вразлёт. Зашатаешься.

Значит, есть авто, прикинула про себя предприимчивая Лялечка. Раз есть авто, скорее всего, и всё остальное. «Строчку выше», – сказала она вместо ответа. Он сидел с прикрытым ладонью глазом и щурился на Сивцева. Азбука давалась с трудом, буквы он называл абы какие, точно необученный грамоте, и отчаянно косил взгляд на тонкую фигуру в белом халате. Лялечка прониклась неуместным состраданием,