Анна Исакова - Пастораль

соберется с силами, и сама затащила его ноги в воду.

Сирота ойкнул и затих. Он сидел, согнувшись, сосредоточенно глядя в тазик, двигая покрасневшими пальцами, не очень соображая, что с ним происходит.

— Второй этап, — предупредила Маша и начала обтирать его грудь и спину мокрым полотенцем.

Сирота ежился, ахал, ухал, сопел и постанывал. Однако жизнь начала возвращаться к нему.

— Третий этап! — объявила Маша и, налив на другое мокрое полотенце спирту, обтерла Сироте лицо, шею и затылок.

— Дай! — запыхтел Сирота, выхватил из Машиных рук бутылку с водкой, глотнул из нее, дернулся и затих.

Теперь он смотрел на Машу живым, оценивающим взглядом, и оценка была выставлена явно положительная.

— Давай поженимся! — сказал Сирота мрачно. — Ты обещала в хамсин.

— Давай, — спокойно ответила Маша. — Только сначала прими душ: горячий, теплый, потом холодный.

— Не пойду! — заупрямился Сирота. — Мне и так хорошо.

— Пойдешь. Выкупаешься, натянешь свежую майку, обольешься лосьоном, потом встанешь на правое колено и… дальше ты знаешь.

— Сколько мороки! — буркнул Сирота. — А ты потом не передумаешь?

— Мазел брохе, — сказала Маша и протянула Сироте руку.

— Мазел брохе, — торжественно произнес Сирота, не вынимая ног из тазика.

Читателю, не знакомому с процедурой завершения сделки на Амстердамской бриллиантовой бирже, поясним, что рукопожатие, скрепленное произнесенной нашими героями фразой, дороже десяти подписей, и такая сделка не подлежит расторжению ни при каких обстоятельствах.

Надо думать, что читатель ожидает сцены поцелуя или даже аффектированного секса со срыванием одежд и подобающими случаю телодвижениями и звуками. Но все это было бы перебором в час хамсина. Кроме того, с сексом у наших героев все давно было в порядке. Новизна ситуации эту часть взаимоотношений не включала.

— Что это на тебя нашло? — спросил Сирота будущую жену уже вечером, когда они праздновали помолвку в ресторане гостиницы «Царь Давид». Ресторан был дорогой, а его шеф-повара Сирота грозился выгнать уже в первый свой приход сюда, но другие рестораны Иерусалима были, по его мнению, еще хуже.

— Надоело, — призналась Маша. — Думать об этом надоело. Кроме того, у меня было видение.

— Какое видение? — заинтересовался Сирота.

— Страшное видение, а возможно, еще и вещее, — сказала Маша, подняв палец к потолку и одновременно примеряясь к венскому шницелю невиданных размеров. — И где они берут куриц такого масштаба?

— По-моему, это не курица, а куриный слон, — предположил Сирота. — Индюк то есть. Сколько раз тебе говорил, не бери тут шницель. Кошерный шницель без масла — это не шницель, а черт знает что! Ты никогда не постигнешь тонкости кулинарного искусства, если будешь ориентироваться на израильские рестораны. Тут можно есть только простую и вкусную средиземноморскую пищу или заморские деликатесы. Их они изготавливают по книге.

— У меня богатое воображение, — успокоила его Маша. — Я могу себе представить даже вкус кошатины.

— И какой это вкус?

— Жесткий, сухой, с невыводимой вонью.

Сирота задумался.

— Не помню, — признался он. — Мама говорила, что в блокаду мы их ели. А вкуса я не помню.

Маша поморщилась. Глаза ее погрустнели.

— Роха рассказывала мне о блокаде. Меня-то тогда на свете не было. Она рассказывала о тебе, и было страшно жалко Маркушу, мальчика с вечно больными ушками, продрогшего и никогда не просившего есть. Роха считала, что твое нынешнее обжорство связано с блокадой.

Сирота протестующе поднял руку.

— Знаю, знаю, — кивнула Маша, — со времени отъезда из СССР ты ни разу не съел больше одной порции котлет. Честно говоря, я вообще ни разу не застигла тебя в состоянии маниакального обжорства. Но Роха рассказывала…

— Было дело, — признался Сирота. — Чем это объяснить, я не знаю. Организм требовал, наверное, так.

— Слушай, — сказала Маша, когда они покончили с шоколадным муссом, показавшимся Маше восхитительным, а Сироте отвратительным, поскольку сделан он был на заменителе молока и отдавал лабораторией, — слушай! Теперь, когда я стала женой режиссера, мне полагаются лучшие роли в его фильмах. Таково правило.

— Где ты его вычитала? — подозрительно спросил Сирота.

— Во всех интервью с актрисами и режиссерами.

— Блеф, — мрачно сказал Сирота.

— Не выкручивайся. Я хочу роль Сарры Коппио-Суллам.

--">