Егор Владимирович Яковлев - Чурики сгорели

ВОСПОМИНАНИЯ ПЕТРУШКИ

Нине Владимировне Снегиревой

Я не помню, когда увидел ее впервые, не скажу, когда мы виделись в последний раз. Осенним днем, вернувшись из командировки, я нашел в почтовом ящике записку:

«Привет!

Вспомни! Год 1949, школу 529 и наши выступления по деревням.

Цель записки. Умерла Нина Владимировна Снегирева — наш школьный заводила. Нужно написать о Нине Владимировне. Я до 26 августа буду в Москве. Если можешь, зайди в школу, чтобы обсудить это дело.

Капитан 3-го ранга Прокофьев Владимир Ильич.

Р. S. Растем помаленьку».

Так вот случается, что, давно простившись со школой, ты вдруг получаешь школьное поручение. Мне не пришлось проститься с Ниной Владимировной. Мне осталось лишь написать о ней.

…Светлым вечером после концерта мы возвращались из Домодедова в Москву. Нина Владимировна, как всегда, была с нами. Она молча сидела на скамейке электрички, чуть повернувшись к окну.

Той весной мы заканчивали школу, и нас связывали с ней лишь экзамены на аттестат зрелости. Мы похвалялись друг перед другом звонкими названиями институтов и военных училищ, мы спорили о будущем, а в прошлом оставались школа, с ней и Нина Владимировна. У нас появились свои дела, дела выпускников, и в тот вечер мы не так, как прежде, прислушивались к тому, что скажет Нина Владимировна. И она замолчала.

Время роста, сама его здоровая суть, неизбежно эгоистично. Человек растет, человек приобретает. Он делает это поспешно, порой не успевая задуматься, все ли обязаны ему отдавать. Представления об окружающем мире так же непоколебимы, как и элементарны. У жизни пока лишь одно измерение — в длину. День прошел, и здóрово, поскорей бы завтра, оно приблизит послезавтра и еще многие послепослезавтра, когда ты обретешь наконец самостоятельность и независимость взрослого человека. Сменяются впечатления, увлечения, люди, как мелькают перед бегуном лица зрителей на трибунах. И лишь с годами неожиданно обнаруживаешь, что человек, с которым расстался у далекой жизненной отметки, как и прежде, идет с тобой, остался в тебе.

По должности Нина Владимировна была старшей пионервожатой. Сколько лет ее знал, столько лет она носила пионерский галстук, лишь в последние годы стеснялась появляться на улице в красном галстуке. Чаще всего Нина Владимировна была в школе. В своей комнате на втором этаже. Большой, угловой, со многими окнами и потому холодной комнате.

Хаос там царил невероятный. Плакаты, стенды, горн без мундштука, прорванные барабаны, свернутые папирусы стенных газет, декорации к каким-то забытым спектаклям, залитые чернилами вазы из папье-маше, лоскуты кумача и бог знает что еще — все это было свалено и все было в движении, как зыбучие пески, так и не находя своего постоянного места. Здесь уже ничего нельзя было сломать, испачкать, опрокинуть. И каждый мог рыться сколько угодно и был вправе найти то, что ему именно сейчас позарез необходимо. Всех устраивал этот ставший порядком беспорядок. Даже нянечку: раз и навсегда махнув рукой, она обходила пионерскую комнату.

Таким же был и стол Нины Владимировны. Обрезки цветной бумаги соседствовали здесь с разломанным куском черного хлеба — ее завтрак или обед, а иногда и то и другое вместе. От холода у Нины Владимировны подпухали суставы пальцев, руки всегда были красными. Она дыханием отогревала ладони и снова принималась за работу. Разыскивала неизвестно куда подевавшиеся ножницы: хлопала по столу, пока они не звякнут где-нибудь под бумагой.

Нина Владимировна все теряла. Едва получив зарплату, обнаруживала ее пропажу. Свернутые в несколько раз, словно затем, чтобы их легче было потерять, десятки и пятерки мы находили в самых невероятных местах. Теряла хлебные карточки. Решила поступить в учительский институт и потеряла экзаменационный лист, пришлось снова сдавать экзамены. То, что она не успевала потерять, отдавала другим.

Жила Нина Владимировна в общежитии. Какие-то ее вещи лежали там, другие — в школе. У кого-то она была в гостях и забыла пуховый платок, вот уже год не может собраться сходить за ним. У нее было одно коричневое платье и одно синее пальто, на зиму к нему пристегивался черный цигейковый воротник.

Когда я встречаю тех, чьи заботы и --">