Богдан Иванович Сушинский - Лавровый венок для смертника

полянке из примятой зеленой ржи, разбросав и одежды, и телеса свои — смуглая, рослая, крутобедрая и не по-женски мускулистая. Точь-в-точь такая, какой в последний раз представала там, на краю затерявшегося между сосновыми рощицами поля, в двух шагах от обрыва.

Впрочем, там все происходило немного иначе. Что-то неладное владелица ранчо «Мустанг» почувствовала сразу же, как только они оказались за руинами ветряной мельницы, у кромки ржаного поля. Ангел ли, дьявол или банальная женская интуиция… — но что-то подсказывало Кэрол, что в обличье невесть откуда объявившегося покупателя ее несостоявшегося наследства таится христопродавец — покупатель ее души, хладнокровный насильник и убийца.

Кэрол понятия не имела о том, что, прежде чем появиться в здешних краях, Томпсон — как на самом деле представился ей известный писатель Том Шеффилд, — успел встретиться с ее почти выжившей из ума тетушкой. Причем результаты встречи оказались для него очень выгодными. Пришелец сумел уговорить миссис д’Орбель — за символическую мизерию, за абсолютный бесценок, — продать ему городской и загородный дома, а также это ранчо. При этом намеревался оформить их на подставное лицо — своего адвоката Эллин Грей.

Естественно, Кэрол всего этого не знала и знать не могла, но, оказавшись за рощицей, вдруг сухо обронила:

— Это и есть конец моих владений. Вон там он, «над пропастью во ржи». Поэтому нам пора возвращаться на ранчо, — и направилась к ожидавшей ее, на французский манер сработанной, карете — последнему ностальгическому вздоху своей тетушки-француженки, — рядом с которой серел и его, Шеффилда, потрепанный временем и дорогами «мерседес». На передке этой кареты, без кучера, Кэрол и приехала на встречу со своим покупателем.

— Уже ваших… владений, или, юридически, пока еще миссис д’Орбель? — как бы между прочим спросил Шеффилд, мельком окидывая взглядом окрестности. Сейчас его интересовали не столько красоты здешних мест, сколько их безлюдье.

Убедившись, что ни одного живого существа поблизости нет, он вновь утвердился во мнении, что избавляться от молодой вдовы следует прямо здесь, сейчас и немедленно. Ибо лучшего случая не представится.

— Миссис д’Орбель уже присмотрела для себя «владение». Рядом с могилой сестры, на старинном кладбище, в трех милях отсюда, — резко парировала Винчер.

Желание предстать перед незнакомцем истинной владелицей ранчо на какое-то время заглушило инстинктивный страх перед ним. У нее, видите ли, появились свои планы: продать недвижимость тетушки и купить себе виллу на Средиземноморском побережье Франции. Во Фриленде ее не устраивали ни климат, ни отдаленность от цивилизованного мира, ни утробная провинциальность самого городка, в котором имелись сразу два особняка миссис д’Орбель.

Кэрол еще не знала, когда и каким образом избавится от самой, явно подзадержавшейся на этом свете, тетушки, как не знала и того, что, хотя завещание на ее имя уже составлено, однако скрепить его подписью нотариуса миссис д’Орбель так и не удосужилась. Точнее, буквально в последнюю минуту передумала, посовещавшись с самим нотариусом, своим бывшим любовником, успевшим за день до этого, совершенно неожиданно для себя, познать и ласки адвоката Шеффилда Эллин Грей. Благо, что этой «валютой» его компаньонка пользовалась столь же охотно, как и умело.

Она еще многого в этой жизни не знала, не понимала, или же не желала знать и понимать — эта двадцатидвухлетняя красавица, вдова недавно погибшего автогонщика, сама претендовавшая на место в олимпийской сборной Фриленда по плаванию. Жизнь она намеревалась пройти уверенно и красиво, как свою коронную дистанцию в олимпийском бассейне. При этом зрители, соперницы, судьи и прочие статисты ее не интересовали…

* * *

…Полежав несколько минут с широко открытыми глазами, Том Шеффилд подхватился и, рванув и без того распахнутый ворот рубашки, — словно срывал с себя веревочную петлю, — заметался по камере. Низкий казематный потолок давил на него, как надгробная плита; сырые, выложенные из дикого камня стены ограничивали мир до пространства спичечного коробка; и писатель метался по нему, будто заживо замурованный в склепе, рыча и по-волчьи взвывая от ярости.

Еще в столичной тюрьме предварительного следствия он вдруг открыл для себя, что панически боится закрытого пространства. Подлая неустойчивость его психики, о которой --">