Сухбат Афлатуни - Гарем

зарплаты». Естественно, и среди безвозмездных кредиторов господствовали женщины.

Этих «тысяч до зарплаты» за день наскребалось немного, но жены, вытряхнув вечером знакомые всей квартире джинсы, были, кажется, вполне рады.

Дело в том, что, кроме многочисленных достоинств, которыми наделяло Иоана Аркадьевича неугомонное женское воображение, он обладал и некоторыми реальными: не тратил бюджет на сигареты, портвейн и пижонский шоколад «Россия».

Его всем этим угощали и так.

«Мерси! Да пошлет вам Бог много красивых детей, — с достоинством благодарил Иоан Аркадьевич своих сигаретных или шоколадных благодетелей. И, сплющив окурок обо что-нибудь непожароопасное, поднимал свои синие глаза: — Тысячу до зарплаты…»

…Они стояли, обнявшись, и зазор между телами становился все уже. Лампа еще медленно раскачивалась, и рыжее пятно от нее то наплывало на любовников, то отъезжало в конец комнаты.

— Люблю люблю люблю люблю тебя тебя тебя тебя, — на всякий случай еще раз выкликала Гуля, но было и так ясно: новая тетя остается навсегда и завтра будет послушно читать ей Джек-Лондона.

На кухне ухал залитый водой рис и дразнил, выплевываясь, нервное пламя.

Наконец, подходили две сильные женщины в масках из огуречных очисток и отстраняли обнимавшихся друг от друга.

— Почему?.. Вот так всегда… Не надо же, — тихо ворчал Иоан Аркадьевич, поддаваясь огуречным женщинам и поднимая правую ногу, а потом левую — с него стягивали джинсы. На голых ногах Иоана Аркадьевича обитали целые созвездия веснушек.

Отстраненная от своего нового мужа, женщина еще пару минут стояла, остывая.

Вот перед ней стянули джинсы с Иоана Аркадьевича, и она видит его ноги. Вот джинсы стали трясти, падают деньги, их тут же сортируют на хозяйство.

Вот к ней подходит какая-то старушка с красивыми зубами (тоже жена?) и говорит ей «Идем», и подводит к подоконнику, на котором ржавеет банка от болгарского горошка «Глобус» с политой землей.

— Я сюда косточку в землю засунула, от хурмы. Будет что внукам завещать.

— А ваши внуки… тоже здесь?

— Не-ет! — смеется садовница ртом, полным достижений стоматологии; теперь она совсем рядом, лицо и зубы. — Дай-ка тебе пуговку расстегну…

…Бережно снятый лиф куда-то уносят; новенькая мерзнет. В глазах — жестяная банка с зеленой фотографией горошка и косточкой хурмы для внуков. В коридоре храпят дети, натыкаясь во сне друг на друга. Сзади на нее валится та же старуха, накрывая чем-то колючим, в зеленых и коричневых розах. «Оренбургский пуховый плато-о-ок» — напевает.

Потом ей усьмят брови. Молодая толстая женщина, похожая на медсестру, словно пытается вдавить ей брови в лоб. Все равно холодно.

Ее берут за руку. Впереди спальня.

II

Таким же образом в гарем попала Арахна.

Нет, она ни за кем не приходила, и никто у нее не пропадал. Похоже, просто ошиблась квартирой.

Звонок, естественно, не работал (распотрошил Толик, Гуля Маленькая помогала), но Арахна не знала. Еще раз надавила.

Изнутри ее не услышали, но почувствовали: заскрипели шаги.

В разбитое окно подъезда ворвалась ласточка, покружила, вылетела.

Дверь открыла Фарида. Это означало, что в тот день именно она, Фаридка-Кришнаитка («А я не кришнаитка, сестры!») дежурила по входной двери.

Фарида высунула сонное лицо с нарисованными пунцовой помадой губами:

— А здравсте.

Арахна, заикаясь, спросила, здесь ли квартира такого-то.

Заики в гареме Иоана Аркадьевича еще не было. Ею заинтересовались.

— А вы заходить-подождите, — предложила своими пунцовыми губами Фарида. И, чтобы завязать беседу, задала любимый вопрос из своего миссионерского прошлого: — А как вы думаеть, Что Правит Нашим Миром?

Когда поздно вечером, уже после того как Арахна прошла через Небесный Поцелуй (так называлось первое, ознакомительное объятие с Иоаном Аркадьевичем) и ее стали покрывать усьмой, в квартире что-то…

Показалось.

Нет, все двигалось согласно своему космическому распорядку. Утлый лиф Арахны примеряла Старшая Жена (белье в гареме было общим); в кастрюле плавал борщ; старушка Софья Олеговна, показав Арахне косточку хурмы, пустившую к тому времени побег, удалилась руководить купанием Иоана Аркадьевича.

Арахна с малахитовыми бровями, которые наводила ей спичкой с ватой бывшая медсестра Зебуниссо, сидела на кухне; холод пробегал по ее тонким ногам и --">