Хорхе Луис Борхес - Золото тигров (сборник)

восковых фигур

И сонм литературных отражений,

Что заблудились в зеркалах времен.

Бренн, Карл Двенадцатый и Эйрик Рыжий

И этот день хранимы не твоим

Воспоминаньем, а своим бессмертьем.

Джону Китсу (1795-1821)

С рожденья до безвременной могилы

Ты подчинялся красоте жестокой,

Стерегшей всюду, словно воля рока

И помощь случая. Она сквозила

В туманах Темзы, на полях изданья

Античных мифов, в неизменной раме

Дней с их общедоступными дарами,

В словах, в прохожих, в поцелуях

Фанни Невозвратимых. О недолговечный

Ките, нас оставивший на полуфразе -

В бессонном соловье и стройной вазе

Твое бессмертье, гость наш скоротечный.

Ты был огнем. И в памяти по праву

Не пеплом станешь, а самою славой.

On his blindness (К собственной слепоте)

Без звезд, без птицы, что крылом чертила

По синеве, теперь от взгляда скрытой,

Без этих строчек (ключ от алфавита -

В руках других), без камня над могилой

Со скраденною сумерками датой,

Неразличимой для зрачков усталых,

Без прежних роз, без золотых и алых

Безмолвных воинств каждого заката

Живу, но "Тысяча ночей" со мною,

Чьих зорь и хлябей не лишен незрячий,

Со мной Уитмен, имена дарящий

Всему, что обитает под луною,

Забвения невидимые клады

И поздний луч непрошеной отрады.

Поиски

И вот три поколения прошли,

И я ступил в поместье Асеведо,

Моих далеких предков. Озираясь,

Я их следы искал в старинном доме,

Беленом и квадратном, в холодке

Двух галерей его, в растущей тени,

Ложащейся от межевых столбов,

В дошедшей через годы птичьей трели,

В дожде, скопившемся на плоской крыше,

В сгущающемся сумраке зеркал, -

Хоть в чем-то, им тогда принадлежавшем,

А нынче - недогадливому мне.

Я видел прутья кованой ограды,

Сдержавшей натиск одичалых пик,

Сквозящую на солнце крону пальмы,

Шотландских угольных быков, закат

И хвощ, разросшийся после владельцев.

Здесь было все: опасность и клинок,

Геройство и жестокое изгнанье.

Застыв в седле, царили надо всею

Равниной без начала и конца

Хозяева немереных просторов -

Мигель, Тадео, Педро Паскуаль...

Но, может быть, загадочно и втайне,

Под этим кровом на один ночлег,

Возвысясь надо временем и прахом,

Покинув зеркала воспоминаний,

Мы связаны и объединены,

Я - сном, они между собою - смертью.

Утраченное

Где жизнь моя, которой не жил, та,

Что быть могла, бесчестием пятная

Или венчая лаврами, иная

Судьба - удел клинка или щита,

Моим не ставший? Где пережитое

Норвежцами и персами времен

Былых? Где свет, которого лишен?

Где шквал и якорь? Где забвенье, кто я

Теперь? Где избавленье от забот -

Ночь, посланная труженикам честным

За день работ в упорстве бессловесном, -

Все, чем словесность издавна живет?

Где ты, что и сегодня в ожиданье

Несбывшегося нашего свиданья?

Х.М.

В проулке под звонком и номерною

Табличкою темнеет дверь тугая,

Чьи таинства утраченного рая

Не отворяются передо мною

По вечерам. После труда дневного

Заветный голос, реявший когда-то,

Меня с приходом каждого заката

И каждой ночи ожидал бы снова,

Но не бывать. Мне выпали дороги

С постыдным прошлым, смутными часами

И злоупотребленьем словесами

И неопознанным концом в итоге.

Пусть будут у черты исчезновенья

Плита, две даты и покой забвенья.

Religio Medici, 1643 (Вероисповедание врачевателя )

Храни, Господь (не надо падежу

Приписывать буквального значенья:

Он - дань словам, фигура обращенья,

Что в час тревог - с закатом - вывожу).

Меня от самого меня храни, Прошу словами Брауна, Монтеня

И одного испанца - эти тени

Еще со мною в сумрачные дни.

Храни меня от смертного стыда -

Лежать в веках никчемною плитою.

Храни, Господь, остаться тем же, кто я

Был в --">