Автор неизвестен - Евангелие от Лукавого

Напротив злил её виноватый вид, неизвестно откуда возникшая ревность к его друзьям. Она донимала его расспросами - куда он идет и что делает. Он огрызался, и тогда она разражалась причитаниями, - что никому-никому не нужна - и, разумеется, ему тоже... И всё чаще он слышал от неё нелепые растерянные слова: "Алёшенька, у нас ведь нет ни копейки", а попробуй - вытерпи это "ни копейки!" - когда челяешься чёрт знает в чём и еле выгадываешь на курево!? Признаться кому засмеют. Весь десятый (последний) учебный год сжималось Лёхино самолюбие тугой пружиной. Однажды, в мае, возле универсама (в просторечии - "Чума"), увидел он в качуринском "Мерсе" Ульяшку Малахову. Толян Качурин промышлял когда-то фарцой, при Андропове его загребли посреди бела дня в парикмахерской, и вернулся он только в 87-м, с бородой, прикрывавшей на горле лиловатый шрам. Осмотрелся, наставил "палаток" у станции и мало-помалу - подмял под себя всю городскую торговлю. А Улечка была чемпионкой Европы по водным лыжам - первой королевой и гордостью района, и числилась в параллельном с Лёхой классе, хотя вспоминали об этом только в конце четвертей. Тренировал её известный на всю округу чудак-человек Богдан Сергеевич Цюх ("Цухила"). В прошлом - судовой механик, он был отправлен на берег, в больницу, с проходившего "на низ" теплохода. "Отец у Маяковского тоже заработал заражение крови, уколовшись иглой, поговаривал он. - Думал я думал, куда ж мне без руки податься, и надумал, что раз мне тут её оттяпали, пускай тут меня и терпят." Секцию по водным лыжам он сколотил на голом энтузиазме. "Выбивал", бранился всем на потеху, сам отремонтировал списанный катер, а успехам Улечки радовался, как ребёнок: - "Европа", хамьё, она сотни наших непутёвых жизней стоит. Я обе ноги, башку кому-хошь подарю, лишь бы она - не мы, так она! - выправила из нашей лохани на большую волну, - и шлёпал себя ладонью по лысому черепу. Теперь-то - здесь, у "Чума" - ясно стало, почему он вдруг запил "по-чёрному". Улька узнала Лёху, лукаво разулыбалась и вылезла из машины. - Я приеду... Я на выпускной приеду! А сейчас меня Толька в Москву повезёт... Она помолчала, и Лёха тоже молчал. Качурин вышел из магазина с запечатанной упаковкой немецкого пива. Бросил её на заднее сиденье, надорвав - вытащил для Ульки сразу позапотевшую банку. - Ты, может, сказать чего хочешь... Али попросить? - стрельнул он взглядом на Лёху. - Просто я ему нравлюсь, - сообщила ему Улька. - Нравиться можно, - разрешил Качурин, - а вот пробовать, пацан...только попробуй... Знаешь, какая она там, под одеждой, без всего-всего, красивая? Дай вам волю - так облепите целым роем, - на ней живого места не будет, и в глазах его заплясали смешинки. - Толька, не будь медведем! - покривила Улечка губки. - Заживут твои прыщи, Алёшка, - ты приходи, чтобы Тольки не было, - я тебя поцелую. Ага? Лёха выдавил невразумительное мычание. - Ты не горюй, пацан! Говорить научишься - все бабы твои будут! Даже такие ехидные! - Качурин уселся за руль и тиснул за плечики колокольчиком захохотавшую Улечку. ...Она и вправду приехала на выпускной. Нудная "официальная" часть - с цветочками и родительскими соплями - закончилась. Свечерело. Отсидели чинное застолье с "преподами", - и вот столы с тарелками и не початой газировкой раздвинуты были по стенам. Там же, на стульях, лежал перебравший портвейну Серёга; в ДК гасили свет и Рюхин - заправила дискотеки - объявлял танцы. Малахова проскользнула в зал, оставив за порогом Толькиных охранников, - Илюшкин, подъедавший торт, заметил её - и её сразу подхватили на центр, в середину брызгавших огней цветомузыки, в которых толком и не узнать никого... Лёха выходил покурить - удивлялся на незнакомых мужиков, топтавшихся в холле. "Малаховские", - шепнул кто-то. Столкнулся он с Улькой на лестнице. - А в костюмчике ты гораздо умнее выглядишь, - поощрила она. - Идём пригласишь меня... Только закажи Рюхину - пускай помедленнее сделает... И опять - занемел у Лёхи язык. Ладонь - не ладонью, а негнущейся деревяшкой лежала на Улькиной талии. - Ну - что? - не выдержала Улька. - Что? - Это твой отец к портнихе удрал? - Да. - Она просит, чтобы Толька ей ателье открыл, только он не откроет. Ещё годик-другой, и барахло разрешат прямо из-за "бугра" пригонять - хоть вагонами... Зачем же шить? Но вообще-то она не дура. Вот отец твой - фуфло последнее. А ты сам-то о жизни что думаешь? - Что? - "Што-пошто"... Смотри, - она обвела пальцем зал. - У них у всех будет всё обыкновенно. Перетолкутся до восемнадцати - и в армию, а из --">