Мирча Элиаде - Гадальщик на камешках (сборник)

домов, но почти все стояли без стекол. Окна до половины были забиты досками.

— Здесь бомбы падали сплошняком, — заметил кто-то.

Горе быстро шагал вперед, а рабочие весело поспевали сзади. Так продолжалось, пока тот же молодой человек снова не схватил его за руку со словами:

— Улица Красавицы кончилась… Это — Садовая. В конце ее — трамвайная остановка.

— А мне что?! — огрызнулся Горе.

И, сделав еще несколько шагов, торжествующе остановился перед объявлением с черным указующим пальцем. Однако палец указывал туда, откуда они пришли. Надпись большими буквами по-прежнему гласила: «Противовоздушное убежище — в 100 метрах». Но кто-то добавил чернильным карандашом: «Улица Красавицы, 14».

— Там он и есть, где я вам показывал, — сказал молодой рабочий, прочитав надпись через плечо Горе.

Горе обернулся и снова оглядел пустынную улицу, по которой они только что прошли. Одни руины — кучи кирпича и строительного мусора, из которых вдруг торчит искалеченное бревно. Все беды из-за этого жулика Пэунеску, рассуждал он. Сейчас уже можно было бы быть на границе и с шестью тысячами голов скота…

— Чертовы психи, — снова прошептал он. И двинулся на другую сторону улицы, когда за спиной его раздался смех и крики:

— Эй, господин хороший, а цуйка?! Договорились на трехлитровую бутыль!

Несколько секунд он шел не оборачиваясь. Но молодой рабочий сложил руки рупором и закричал что было мочи:

— Хоть трактирщику заплатили? Или хотите и его надуть?

Тут Горе встал как вкопанный. Кровь бросилась ему в голову, с пылающими щеками он повернулся, вынул бумажник и сказал:

— Вы не знаете, каков Янку Горе. Не слышали о Янку Горе и не знаете, что он человек надежный и с будущим. Но вы еще услышите о нем, — добавил он. — Вы еще услышите о Янку Горе.

И стал нервно, с натужной улыбкой отсчитывать банкноты. Какой-то ребенок перешел улицу, и молодая женщина, завидев его, крикнула:

— Ионикэ! Где тебя носит, Ионикэ? Битый час тебя разыскиваю, дьявол!

Париж, декабрь 1952 года

Вечное возвращение на Балканы

Поиск неуловимых черт того или иного явления — задача нелегкая, а порой и непосильная. Поймать то, что составляет суть Балкан, можно, как кажется, лишь исследуя частное, — общее остается недоступным человеческому пониманию. Это частное (оно может быть характерно и для других ареалов) видится в совершенно особом складе населяющих Балканы людей, а именно в их способности, а вернее, склонности воспринимать окружающее как нечто таинственное, сказочное, в их умении творить миф и наполнять сотворенный их фантазией мир особой поэзией. Вот почему мы задаемся вопросом: не является ли мир Балкан миром сотворенным, миром заколдованным и таинственным, воплощенным в реальных формах пространства? И если это так, то вполне естественной оказывается для жителей Балкан другая особенность — сохранение созданного их воображением, желание его удержать, вечное возвращение к нему.

Способность находить тайну в самых обычных вещах объясняет, как представляется, склонность многих балканских (и в частности, румынских) писателей (и художников — достаточно вспомнить замечательного скульптора Константина Брынкуша-Бранкузи) к проникновению в область фантастического и развитый в этих краях жанр фантастического реализма. Мирча Элиаде (и не он один, но и его младший современник, писатель Шт. Бэнулеску) жил, по его собственному признанию, в двух измерениях: реальности, которая наполнялась по его воле фантастическим содержанием.

Пытаясь донести до других эту свою особенность, Мирча Элиаде в воспоминаниях возвращается в далекий мир детства, когда он впервые осознал, как тесно связаны эти две стороны действительности и как органично переплетены они в его мироощущении. Вот что он пишет: «Особенно ярко я вспоминаю один летний день, после обеда, когда все в доме спали. Я вышел из комнаты, которую занимали мы с братом, и на четвереньках, чтобы не шуметь, направился в гостиную. Я почти никогда в ней не бывал, — нам позволяли входить туда только по праздникам или когда у нас бывали гости. Мне кажется, что остальное время дверь была заперта на ключ. Но на этот раз дверь не была закрыта, и я проник туда — все так же на четвереньках. В следующий миг я замер от волнения. Я словно попал в сказочный дворец: шторы были спущены и тяжелые, зеленого бархата портьеры задернуты. В комнате был разлит зеленый свет — я --">