Михаил Николаевич Кураев - Записки беглого кинематографиста

будут против? Они, может быть, вдвоем хотят побыть, — предположил старший лейтенант.

— Еще побудут, — хохотнул официант. — Он у нас стенку разрисовывает, а с ним моя сестра, она возражать не будет.

— И все-таки спросите их, пожалуйста, мы не хотели бы с товарищем капитаном оказаться в ложном положении.

— А чего тут ложного? Но если хотите, могу специально спросить. — И официант направился к сестре и художнику.

— А в натуре-то она получше, — сказал Вальтер, уже без стеснения наблюдая за столом, к которому шел официант.

— Никаких возражений! — после кратких переговоров объявил официант издали и сделал приглашающий жест.

— Извините, но… — попытался оправдаться старший лейтенант, когда офицеры подошли к столику и отодвинули стулья, чтобы сесть.

Державший в руках развернутое меню живописец только поднял на военных невидящие глаза, как бы пытаясь определить, откуда это донеслись сейчас звуки, пожал в недоумении широкими плечами в великолепном грубоватом ирландском свитере и стал комментировать своей спутнице прочитанное в меню.

— Чахохбили из кур… Не верю, как говорил Станиславский. Нарубят костей и зальют томатом. Знаешь-ка, друг, вот что. Сделай нам по рыбной соляночке и по хорошему куску мяса… Мне можно с кровью… А вам?

О, они еще на «вы», офицеры переглянулись. Интересно. И неужели не видно, что, закажи живописец жареные гвозди под масляной краской, она и в этом случае не рискнула бы предпочесть одиночество хоть бы и с черепахой в трюфелях.

— Мне тоже с кровью, — выдохнула миловидная женщина, чьим чертам на панно живописец придал, видимо от себя, много мужества и непреклонности.

— Закусочку… на свой вкус… — явно не доверяя написанному, сказал живописец, сложил папку и передал офицерам.

— Я думаю, — не раскрывая меню, сказал старший лейтенант, — товарищ знает этот ресторан лучше нас и нет оснований не доверять его вкусу. — Здесь был сделан легкий жест ладони в сторону незавершенной росписи. — Давайте, товарищ капитан, тоже по соляночке и по хорошему куску мяса с кровью.

К типовому заказу командир роты прифантазировал по двести грамм водки и две порции семги на закуску.

— Офицеры без водки не обедают, — прокомментировал этот заказ своей спутнице непьющий художник. — Кстати, может быть, вы вина хотите?

— Мне же еще на службу… — Женщина поспешила стянуть губы.

— А на вашей службе ни-ни?.. — недоверчиво спросил живописец.

Женщина рассмеялась, ни на минуту не допуская, что камешек брошен совсем в другую сторону. Воины его мирно проглотили.

— Товарищ капитан, разрешите разлить? — заботливо, с участием произнес старший лейтенант, когда на столе появился графин. Капитан было потянулся к сосуду сам, но командир взвода его опередил: — Нет-нет…

Демонстрируя знание этикета, старший лейтенант отлил из графина чуть-чуть в свою рюмку и только после этого налил капитану. И юная дама заметила это.

— Быть может… рюмочку? — предложил танкист соседу напротив.

— Спаси-и-бо, я работаю. — Благодарность была преувеличена не только протяжной интонацией, но и широким жестом, словно предлагалась не рюмка водки, а медвежья шуба.

— Ну что, товарищ капитан, — проглотив слюну, произнес старший лейтенант. — Не каждый день танкистам удается встретить вот так вот рядом мастера и модель, как говорят на гражданке, Пигмалиона и Галатею… И как бы на месте преступления, шучу, в мастерской. Для настоящего художника весь мир мастерская. Вы уж нас извините, но для нас с товарищем капитаном, так сказать, приятная честь и большая неожиданность…

— А в танковых училищах еще и мифологию преподают? — с улыбкой спросил художник.

— Ну что вы! Какая мифология? Марксизм-ленинизм — вот и вся, как говорится, наша мифология. Так что мы за ваш союз, всеблагого вам поспешения во всех делах ваших и предприятиях.

Офицеры чокнулись, выпили и обратились к закуске.

— Вы прямо как батюшка заговорили… — коротко улыбнулась женщина.

— А вы не смейтесь, у кого еще русской речи учиться? Где она сохранилась? Впрочем, и туда уже скверна заползла. И в поповских речах угнездилась. Отпевали мою бабулю, стоял, проповедь слушал, и батюшка вроде не из молодых, а что несет? «Осуществляйте повседневный контроль…» Речь-то о душе, о душе! А слова, будто о технике безопасности. А помните, как монахи у Чехова разговаривают? Благозвучнейше! «Радуйся, древо --">