Антон Дубинин - Сердце трубадура

же я слышал этот голос, и я ответил бы тебе — «да», если только еще не поздно… Еще не темно. Есть любовь, и она единственный свет человеков. Принесите света, света… пожалуйста…

Легкая, маленькая книга коснулась Раймонова лба. Конец обряда, сейчас будут звать Святого Духа. «Отче, вот Твой слуга для Твоего правосудия, ниспошли ему Свою милость и Дух Свой»… Но Раймон был уже мертв, и веки его слиплись навеки, все еще влажные, и я не знаю насчет Духа, Господи, но милосердие Твое ниспошли…

…Серемонда, легкая, будто бы пустая изнутри, вышла прочь, когда они читали хором «Отче наш». Гийом некоторое время оставался еще у ложа покойного, даже подошел ближе — посмотреть. Детей еще более, чем взрослых, влечет к себе смерть — может, потому, что они еще меньше, чем взрослые, в нее верят.

Потом вышел наконец — ранее, чем рыцари и слуги, все те, кто разделял с бароном его суровую и плачущую веру. Мать ждала его у дверей; Гийом подошел — маленький, сосредоточенный, с вертикальной морщинкой меж бровями. Спросил напряженно, глядя снизу вверх:

— Донна мама, это был мой отец?.. Я поцеловал его в лоб. Я правильно сделал?..

Серемонда вместо ответа прижала его к себе. Месть — плод, лишенный сладости. Только один плод сладости не лишен — а все потому, что он из Божьего сада, Гийом. Это любовь. Это любовь.

8. О том, что рассказывали об эн Гийоме при куртуазных дворах Юга, покуда не пришла рыцарственности и куртуазности смерть — в слезах и стенании надеемся, что не вечная

…Рассказывал в городе Нарбонне заезжий арагонец в лето 1209, и сама дона Альенора, жена графа Раймона Тулузского, кивала головою, подтверждая, что так оно и было, сама видела живого участника сей истории:

— Да, жуткое дело. Отрубил трубадуру голову и приказал жене подать к столу. Та как увидала, так сразу и говорит: раз этим вы меня потчуете, так я ничего более есть и не буду. И заморила себя голодом. А его, зверюгу, потом в темницу посадили, и замок у него отняли, если я верно все помню…

И шла гроза на город Нарбонн, и на град Тулузу, и городу Сен-Жиллю еще только предстояло стать свидетелем того, как на весь Юг возляжет терновый венец… Юг мой, юг, улыбавшийся, как Гийом, в лицо своей вкрадчивой смерти — тогда мой юг еще был на свете…

* * *

…В Перпиньяне, в году 1217, в графском замке пел рыжий усатый жонглер, и слушали его дамы, и ужасались, качая головами.

   — «Гийом де Кабестань был рыцарь из Руссильона,

   Он ловко владел оружьем и дамам служить умел…

   Он полюбил супругу свирепого Раймона,

   Барона Руссильонского, и песни о ней пел…

   А дама та, Серемонда, молода была и прекрасна.

   Полюбила трубадура, как птичка, весела…

   И велел муж запереть и стереть жену напрасно,

   Как роза белая, у ней в душе любовь цвела.

   И тогда барон Гийома встретил и убил его нечестиво,

   Голову ему отрезал, вырвал сердце из груди,

   И повелел зажарить и подать к столу красиво —

   Много бед уже случилось, но главная впереди.

(Слушайте, дамы, вздыхайте, качайте, рыцари, головами… Вот что бывает, когда куртуазность и рыцарство попраны. Вот что бывает, когда опозорен наш край, и отняты у него законные властители, но вы не думайте пока о своих собственных муках, слушайте лучше, как страдали влюбленные прежних дней…)

   То, что ели вы, Серемонда, никогда еще не ели люди:

   Это сердце трубадура Гийома де Кабестань…

   И приказал подать ей он голову на блюде.

   Супруга пришла в себя и сказала, дрожа, как лань:

   «Господин, было это блюдо для меня всего прекрасней».

   Раймон меч обнажил, чтоб жену свою убить —

   Но бросилась она в окно с криком ужасным,

   Так сама сумела дама жизни себя лишить.

   Были стоны и плач повсюду, и дошли они до столицы,

   Жалобы достигли слуха арагонского короля,

   И призвал король Раймона, и посадил его в темницу,

   И злодей бесславно сгинул, и забыла о нем земля.

   У церкви в одной могиле влюбленных похоронили.

   О том, как они погибли, там надпись была,

   И рыцари и дамы каждый год к ним приходили,

   За души их молились, и память о них жила…»

* * *

И писал монах Монмажурский, низко склоняясь над страницей, так как оплывает трескучая свеча, и мало в мире света, и даже Гийом не взглянет с --">