Вероника Тутенко - Берлинский этап

лица как вывеска «Я пришёл не с добром».

Гостья в длинном чёрном сарафане была далеко не молода и, судя по тому, с каким достоинствам она держалась, в деревне её уважали.

— Это ваш орёл? — остановила незваная грозный взгляд на Орлике, восседавшем по своему обыкновению на плече у хозяйки.

— Да… — голос Нины дрогнул.

— Он ворует цыплят, — с негодованием посмотрела уже на хозяйку орла мрачная гостья. — Или убейте или отнесите его обратно. Или мы сами его убьем.

Разговор был окончен. Коротко и решительно выложив всё, с чем пришла, женщина удалилась, оставив целинницу в растерянности.

— Что же теперь делать? — Нина погладила Орлика, а он, притихший, беспокойно водил клювом по сторонам, чувствуя недоброе.

На ночь от греха подальше целинницы стали сажать Орлика в ведро, а на день закрывали в палатке.

Но орёл умудрялся выбираться из неё, и как ни в чём не бывало возвращаться к приходу целинников.

— Сделал себе подкоп, — уличила Зина, обнаружив яму, вырытую не иначе, как орлиными когтями.

Цыплята по- прежнему продолжали пропадать.

Не дожидаясь, пока местные исполнят свою угрозу, Нина отнесла Орлика обратно к реке. Внезапно обретённая свобода уже не радовала орла.

Нина вернула Орлика на то самое место, откуда забрала когда-то, но теперь он стоял, раскинув крылья, и не думал двигаться с места.

Тогда уйти решила хозяйка. Незаметно попятилась назад и, повернувшись, зашагала назад к палаткам. Орёл устремился за ней. Нина ускорила было шаг, побежала быстрее и Орлик….

— Так и знала, что вернётесь обратно вдвоем, — понимающе вздохнула Зина, потрепала птицу по нахохленной головке. — Что, Орлик, не хочешь на свободу. Понравились мы тебе?

Обрадовался возвращению Орлика и Валерик.

Но уже на следующий вечер из деревни снова нагрянули гости. Пришла та же женщина, на этот раз вместе с бородатым сердитым мужчиной.

— Подкараулю вашего орла — убью! — предупредил он. — Лучше по- хорошему убирайте его куда-нибудь сами.

Орлика пришлось унести на другой берег, чтобы не нашёл дороги к целинникам.

В палатку Нина вернулась со слезами и не могла сдержать их всякий раз, когда об Орлике спрашивал Валерик, и приходилось лгать, что он выздоровел и улетел с другими орлами.

… Водитель Николай давно положил глаз на Зину, но та как была недотрогой так и осталась. Ни ласкового слова — ни тем более поцелуя от нее не дождёшься. Даже внимания не обращает, кто возит её и двух других комсомолок на Ишим за водой для самана.

Подружки черпали воду из реки, подавали Зине наверх, а она в кузове переливала их в цистерну.

В этот раз обратно Николай вернулся ни жив — ни мертв без воды и цистерны.

Страшный груз привез он в кузове и еле-еле смог побелевшими губами рассказать, как случилась трагедия.

Зина решила охладиться в холодной воде и забралась по пояс в цистерну, чтобы ехать было и прохладно, и весело. На повороте не закрепленная цистерна перевернулась, и девушку перерезало пополам.

В тот же день родителям Зины дали телеграмму. Гроб поставили в старой саманной хатке у будущего клуба. Нина сбрызнула тело подруги духами «Красная Москва», чтобы к их приезду заглушить запах разложения, но приезжать было некому.

В ответной телеграмме сообщалось, что отца посадили, а мать тяжело больна.

Похоронили Зину за деревней на кладбище, где один за другим потихоньку уходили в вечность местные.

Над могилой комсомолки водрузили звезду, одинокую и нелепую среди простых деревянных крестов. «Клянемся в память о нашем погибшем товарище достойно закончить наше общее дело», — в один голос повторили целинники, возложив к звезде венок.

Только Нина молча оставила на могиле букет белых диких цветов.

Белых роз в степи ещё не было.

© Copyright Тутенко Вероника (nikakursk@rambler.ru), 22/04/2013

--">