Александр Андреевич Шмаков - Петербургский изгнанник. Книга первая

осторожно подходила к двери, прислушивалась. В комнате царила тишина. Горел огонь. «Хоть бы проплакалась, что ли, — думала Дуняша, — на сердце бы сразу полегчало». Душевно сочувствуя Елизавете Васильевне, Дуняша переживала её боль, как свою.

Свет в комнате погас в глубокую полночь. Дуняша успокоенная ушла к себе, но Елизавета Васильевна почти до утра пролежала с открытыми глазами.

«Боже мой, как тяготит неизвестность, — шептала она, — узнать бы, где он теперь и что с ним?» И решила: поутру опять послать слугу с подарком к Шешковскому. И как ни противны были ей эти неоднократные преподношения, Елизавета Васильевна не находила другого выхода, чтобы справиться о судьбе Александра Николаевича. Она готова была вновь пойти сама и разговаривать с любезно предупредительным с ней Шешковским, лишь бы узнать, что случилось с Радищевым. Тогда многое станет ясным для неё. Сердце подскажет, как поступить, чтобы облегчить участь несчастного, дорогого ей человека. Елизавета Васильевна верила голосу своего сердца и надеялась на лучшее, но жизнь готовила девушке новые испытания…

2

В тот час, когда Рубановская покинула набережную Невы и ушла домой, из дверей губернского правления конвойные вывели Александра Радищева. Обросший, с бледновато-жёлтым и вытянувшимся лицом, он был одет в обшарканный камзол и, как государственный преступник, закован в ручные кандалы.

От обиды, лежавшей на сердце, от неудачи, которую он потерпел в неравной борьбе, будто плакало само небо. С крыш сбегали крупные капли и разбивались о булыжник. Ухо улавливало эти звуки. Тёмные окна правления мрачно смотрели на двор, обнесённый глухими, кирпичными стенами. Маленький двор губернского правления напоминал ему казематы Петропавловской крепости. Только здесь, вместо решётчатых окон, на него смотрело дождливое петербургское небо.

Радищев поднял голову, подставил дождю своё пылавшее от жара лицо. Он почувствовал приятную прохладу влаги, подумал, как хорош мир и прекрасна жизнь свободного человека, утраченные для него теперь на десятилетие.

Солдат, сопровождавший Радищева, молча указал на забрызганный грязью возок, стоявший у крыльца. Из будки вышел караульный и, ёжась от непогоды, загремел железными затворами, раскрыл скрипучие ворота и пропустил их.

Радищев сидел в глубине возка, закрыв свои впалые глаза. После сильного нервного напряжения наступила слабость. По всему телу растеклась физическая усталость, от холода и сырости пробежала дрожь. Ему хотелось забыться и ни о чём не думать, а неотвязные мысли холодили душу, как осенняя непогодь.

Ещё недавно он вольно гулял по улицам столицы к был принят во многих петербургских салонах. Теперь быль казалась небылью. Вспомнилось, как торопливо дописывались страницы книги. Он жил ею. Страницы книги дышали правдой. Вспомнилось, как собирал ополчение для защиты отечества от притязаний шведов. Под знамёна национальной гвардии шли и те, кого он защищал в книге, — беглые, помещичьи крестьяне. Гвардия вооружалась. Она готова была на любые подвиги. Это были для него дни, наполненные делами, заботами.

Из губернского правления конвойные вывели Александра Радищева.

Он видел, слышал и чувствовал всем сердцем, как вокруг него нарастала волна захватывающих событий, и не мог не действовать. Во флигеле, в небольшой и тесной комнате с двумя окнами, выглядывающими в сад, заваленной бумагами, ящиками с литерами, пропахшей чадом сальных свеч, табаком и типографской краской, днём и ночью стучали печатные станки. Товарищи по службе: таможенный надзиратель Александр Царевский и досмотрщик Богомолов помогали ему. При слабом освещении они по целым ночам не выходили из домика на Грязной улице, переписывали набело рукопись и набирали её. Он сам вычитывал корректуру. И как только вычитанные листы были готовы к печати, камердинер Пётр Козлов и дворовый Давыд Фролов — крестьяне из отцовского села Аблязово — старательно печатали «Путешествие».

В мае были сброшюрованы первые экземпляры книги. Они поступили в продажу к купцу Герасиму Зотову без указания имени автора. Книга произвела впечатление. О ней заговорили в столице.

А дальше всё свершилось молниеносно. Первым принёс ему городские --">