Марк Александрович Алданов - Тьма

всякого основания, хочет перейти в историю под псевдонимом христианской… «Dante Alighieri — 1265—1321 — der grosse Dichter, auf den die Italiener, unsere tapferen Verbündeten… (послышался гогот, и тотчас на автокаре опять что-то прозвенело, на этот раз отрывисто-гневно) …mit Recht so stolz sind, soll in dieser Kirche…»^{17} …Да, лучшие слова в этой книге: «Moriatur anima mea cum Philistinis»^{18}. Вот это и верно, и кратко, и так необыкновенно хорошо»… Он немного ускорил ход велосипеда. Впереди, шагах в пятидесяти, вырезались рядом и стали приближаться два тусклых огонька, к ним чуть повыше присоединился третий, на велосипедах медленно проехали два французских полицейских. Один из них, нагнувшись, держа в протянутой руке фонарь, подозрительно окинул взглядом господина с повязкой. Еще дальше, как раз за тем домом, где был проходной двор с выходом на параллельную улицу, внезапно кто-то в трех шагах, впрочем без всякой злобы, скорее радостно-грубо, выругался по-немецки. Визгливый женский голос повторил ругательство в более кратком французском варианте. Господин затормозил и поднял левой рукой фонарик. Солдат в каске перед самым велосипедом перевел через улицу женщину. «...Non, mais des fois ! T’es soûl ! Alors quoi ! J’t’en foutrais !..»^{19} — кричала проститутка, видимо, показывая спутнику, что здесь она знает, как говорить. «Saukerl! Schweinehund!» — рычал солдат.

Заговорил комментатор. Это не было так важно. Мосье Альбер опять вопросительно оглянулся сначала на стол Наполеона, затем на стол у окна и закрыл аппарат. Речь оборвалась с тем же кряканьем. Послышалась музыка: легкая, очень легкая. С лиц спекулянтов сошло патриотическое тревожное внимание. Красноносый sommelier принес к их столу поднос с ликерами. Мосье Альбер скользнул ему на помощь, взял у него бутылку и сам налил коньяку в низкий цветкообразный стакан того спекулянта, который в этой компании обычно платил по счету: они общую сумму всегда делили поровну, отвечая великодушными восклицаниями «а великодушные протесты тех, кто заказывал больше других: «Voyons» voyons)»^{20}. «…Музыка сейчас для меня единственное спасение! Я до поздней ночи слушаю Берлиоза или… да, Берлиоза. Не спится, ничего не поделаешь», — с патриотической горечью говорил старший спекулянт. Мосье Альбер сочувственно-почтительно улыбнулся и пожелал и ему рака желудка.

За столом Наполеона обед тоже кончался. Оказалось: не «Aufgefordert», а именно «Eingeladen»: это стало подполковнику ясно после того, как полковник, не спрашивая его, заказал бутылку, целую бутылку, шампанского. Вино было замечательное, и вкусовое наслаждение от него еще усиливалось от сознания, что пьешь не какой-нибудь Хенкель, а самое настоящее французское шампанское — лучше не бывает. «Право, он хороший человек… Кто распускает о нем вранье, будто он свирепое животное и все такое?» — думал подполковник. Он думал также, что сберег немало денег: если исходить из стоимости Choucroute, пива и из доли в «на чай», то экономия была весьма существенна; но даже если считать просто по стоимости обеда в среднем ресторане?.. Можно купить духи жене: духи еще не все раскуплены. Потом эти мысли были у подполковника отравлены другой: собственно, следовало бы реваншироваться — позвать на обед и полковника. Но эта мысль у него только промелькнула, и даже тогда, когда она мелькала, он твердо знал, что ни на какой обед полковника не позовет: «Сюда я не могу, это было бы глупо и смешно, и он отлично знает мои средства. А звать его в дешевый ресторан мне не подобает, и это все-таки не был бы реванш, и даже было бы не по-светски тотчас отвечать приглашением на приглашение… Когда-нибудь, при случае…»

За шампанским полковник заговорил о своих успехах по службе, о своей близости к верхам власти, и настроение у подполковника стало несколько менее благодушным. Они когда-то служили вместе в небольшом городке, но не виделись лет восемь, по рождению принадлежали к разным кругам и, в сущности, никогда близки не были. «Может быть, он и пригласил меня для того, чтобы показать, как далеко ушел по сравнению со мной… Со всем тем он любезный человек. И щедрый…» Полковник как раз бросал взгляд на счет. Немного задержавшись все же на счете глазами, он ничего не сказал и оставил на чай восемь процентов (в Берлине оставлял десять, но здесь ему теперь почет был обеспечен все равно). Мосье Альбер почтительно поблагодарил и подумал, что рак печени, быть может, лучше рака желудка. Взглянув на часы, полковник ахнул. Оказалось, что его ждут у высокопоставленного лица: так, --">