Морис Дрюон - Когда король губит Францию

многочисленные браки, не говоря уже о еще более многочисленных любовниках.

Наверняка на вьючных моих лошадей они надели новую упряжь. В носилках не особенно-то мягко. Так оно всегда и получается, когда отправляешься в путь, всегда одно и то же… Отныне наместник Божий уже не постоялец, что сидит бочком на краешке шаткого трона. А папский двор — это же пример для всего света! Все короли теснятся здесь. Для того чтобы быть папой, мало быть священником, надо еще уметь быть земным владыкой. Климент VI был великим политиком, и он охотно прислушивался к моим советам. Ах, чего стоит одна только морская лига, куда входили латинская церковь Востока, кипрский король. Венецианская республика, странноприимный орден… Нам удалось очистить от варварской заразы греческий архипелаг; и много еще чего мы могли бы совершить. Но потом началась эта дурацкая война между французским королем и королем английским — честно говоря, не думаю, чтобы она когда-нибудь кончилась, — и помешала нам осуществить еще один наш замысел — вернуть Восточную церковь в лоно Римской церкви. А потом пришла чума… а потом папа Климент скончался…

В третий раз на конклаве — а был он четыре года назад — помехой оказалось мое происхождение. Слишком я, видите ли, знатный сеньор, у нас уже был один такой. Я, кардинал Перигорский, зовусь Эли де Талейран, шутка ли, и если бы выбрали меня, то это было бы прямым оскорблением для бедных! В иные минуты на нашу церковь нападает яростный стих самоуничижения и самоумаления. Но пользы от этого что-то не видно. Хорошо, совлечем с себя наше богатое облачение, запрячем подальше наши ризы, продадим с торгов наши золотые дароносицы и будем раздавать верующим тело Христово из двухгрошовых мисок; облачимся в мужицкую одежду, да еще выберем ту, что погрязнее, и никто не будет тогда питать к нам уважения, прежде всего само мужичье… А как же иначе, ежели мы станем им ровней, с чего же это они будут нас почитать? В конце концов, мы и сами потеряем к себе всяческое уважение… Сошлитесь на это в присутствии вот таких оголтелых сторонников самоуничижения, вам тут же ткнут под нос Евангелие, да еще с таким видом, будто им одним оно ведомо, и как начнут твердить о яслях, стоявших между быком и ослом; как начнут нудить о мастерской плотника!.. Будьте, мол, подобны нашему владыке Иисусу Христу… Но разрешите спросить вас, дорогие мои тщеславцы, ученые мужи, где сейчас-то находится Иисус? Разве не восседает Он одесную Отца своего, разве не столь же всемогущ, как Он? Разве не Христос во всем величии своем царит среди небесных светил и музыки сфер? Разве не Он властитель Вселенной, окруженный сонмом серафимов и блаженных? И кто, скажите на милость, уполномочил вас через собственный свой облик решать, какой из двух образов Иисуса должно вам давать пастве — образ краткого его земного существования или же образ вечного его торжества?

…Ну и ну, если по пути мне попадется какая-нибудь епархия, где епископ, приверженец новых идей, чересчур склонен принижать Господа нашего, тогда я вот что скажу ему в поучение. Таскать на себе ежедневно с утра до вечера золотое шитье весом в двадцать фунтов, да еще митру, да еще посох — не так-то уж это весело, особенно когда таскаешь их на себе целых тридцать лет. Но без этого не обойтись.

На дешевку души не уловишь. Если один оборванец говорит другим оборванцам «братья мои», на них эти слова не произведут впечатления. Вот если им это скажет король — дело другое. Внушить людям, пусть и не ахти какое, уважение к самим себе — вот оно самое настоящее благодеяние, чего, увы, не понимают наши фратичеллы и прочие нищенствующие ордена. Как раз потому, что человек нищ и жалок, и потому, что он страдалец и грешник, ему и необходимо внушить надежду, что на том свете будет иначе. Да, да, а для этого нужны ладан, позолота, музыка. Церковь обязана дать верующим зримую картину Царства Небесного, и любой из священников, начиная с папы и его кардиналов, должен хоть отчасти воплотить собой образ самого Творца…

В сущности, не так уж плохо побеседовать с самим собой, глядишь, и всплывут новые мысли для будущих моих проповедей. Но мне как-то приятнее обнаруживать их в беседах с другими людьми… Надеюсь, Брюне не забыл мои леденцы… Нет, вот они здесь. Кстати, он никогда ничего не забывает…

Я лично хоть и не такой великий теолог, как другие, а такими в наш век хоть пруд пруди, но, коль скоро на меня возложен долг блюсти в порядке и --">