Пьер Алексис де Понсон дю Террайль - Капитан чёрных грешников

революций. В 1815 году белый террор в Авиньоне принес свои страшные отголоски в Пертюи и его окрестности. Дикий хребет Люберона, закрывающий кругозор к северу, приютил вооруженные банды, устраивавшие в окрестностях настоящие сражения.

К тому же в 1815-м католики стали худо обращаться с протестантами, которым империя оказывала свое покровительство. Жители Бастидона и Тур-д’Эга, почти все люди набожные, повстречали как-то на деревенской ярмарке — "на ромераже", как говорят здесь — ребят из Жукка и Сен-Поль-ле-Дюранса. Началась драка, сперва на кулаках, потом на ножах, и люди с левого берега, то есть католики, не слишком-то преуспели в этом деле.

Следующей ночью, хмурой и безлунной, паромщик Жан Барталэ спокойно почивавший у себя дома, был разбужен внезапным стуком в дверь. Он встал, подошел к окну, подумал, что ему пригрезилось, протер глаза, чтоб убедиться, что не спит, а потом в ужасе набожно перекрестился.

Человек тридцать верховых требовали, чтобы их перевезли на другой берег. Все они были закутаны в длинные черные плащи, а лица их были скрыты черными капюшонами. Все они были с ружьями, с саблями, с пистолетами.

Уже не в первый раз этот таинственный отряд являлся на переправу через Дюрансу.

В дурные дни 93-го банда людей в такой одежде долго держала в страхе окрестные поля и горы. В народе их прозвали "черными грешниками" по той простой причине, что такой же наряд носили члены духовного братства, которые сопровождали осужденных на смерть и хоронили их после казни. Новоявленные черные братья вели себя иначе, они жгли деревни патриотов, казнили без суда тех, кого в округе винила в кровопролитиях. Они исчезли внезапно. Рассеялись, словно призраки из легенд, при первых же солнечных лучах.

В 1815 году Жан Барталэ был уже стар, но он прекрасно все это помнил. Он не посмел отказать в услуге, проворно оделся и вышел. Черные братья переправились в два приёма. Вернувшись один на свой берег, паромщик облокотился на подоконник и долго глядел вдаль, на север. Через час он увидел огромное зарево, услышал выстрелы; ветер донес до него невнятные крики, похожие на проклятия и шум битвы. Паромщик стоял и слушал.

Незадолго до рассвета черные братья вернулись. Жан Барталэ перевез их обратно на левый берег, лёг спать и никому ни слова не сказал о случившемся.

Но все равно три дня спустя возница альпийской почтовой кареты с депешами напрасно окликал хозяина парома, а потом решился выломать дверь в его хижину и нашел беднягу внизу в прихожей посреди лужи крови без признаков жизни.

Жертвы черных братьев нанесли ответный удар. Жан Барталэ был из Кадараша, а жители Кадараша — все католики.

На смену ему пришел один из племянников.

Его-то мы и встретим хозяином парома Мирабо в день, когда начинается наша история — в конце октября 1832 года. Симон Барталэ, как и его дядя, жил один.

В 1830 году ему тоже приходилось перевозить кое-кого из тех загадочных людей, что в одежде черного братства самочинно творили суд и расправу. Но никто ему за это не мстил, и скоро все успокоилось.

Впрочем, в этих местах, в Провансе, где солнце струится золотыми снопами, ненависть хранят долго, но вспышки гнева гаснут быстро. Новая власть скоро успокоила умы; урожай был хорош, никто не голодал, а ничто так хорошо не усмиряет кипение народа, как урожайный год. Теперь Симон Барталэ перевозил только мирных путников, в том числе альпийский дилижанс, прибывавший в Мирабо под конец дня.

Вот и этим вечером в обычный час, незадолго до заката, прибыл дилижанс. В нем было полно народу.

Пассажир, сидевший на скамейке рядом с курьером, помахал перевозчику рукой:

— Здравствуй, Симон!

— Здравствуйте, господин барон, — ответил Симон не без удивления.

Тот, к кому он так обратился, был молодой человек лет двадцати восьми — тридцати, среднего роста, смуглолицый, черноволосый. Горделиво изогнутый нос, из-под алых губ нет-нет да и блеснут белые крепкие зубы, тонкие жилистые руки, маленькая нога с изящным подъемом выдавали в нем один из самых чистых образцов того старого провансальского дворянства, что числит среди своих предков древнеримских патрициев.

— Что это вы едете дилижансом, господин барон? — спросил перевозчик. — А куда подевалась ваша английская лошадь?

— Я далеко еду, на коне не доскачешь, — ответил барон.

— Только ведь в этот раз, господин барон, — продолжал перевозчик, — если вам придется --">