Константин Семёнов - Воронка

К.Семёнов ВОРОНКА

Старенький монитор наконец-то перестал моргать, и комната озарилась ровным голубоватым светом. На «рабочем столе», подмигивая, начали устанавливаться многочисленные ярлычки. Они постепенно перекрывали заставку с видом моста через Сунжу, и Воронцов привычно поморщился: давно надо бы поудалять половину, только фотографию закрывают.

Через минуту ярлыки выползли все полностью, закрыв ползаставки. Нет, завтра же надо удалить ненужные. Завтра же! Воронцов активировал подключение, включил соединение с Интернетом. Сегодня сеть отозвалась на удивление быстро, правда, опять последовали какие-то предупреждения на английском. Что-то там про отправку файлов неизвестно куда — Воронцову лень было переводить. Да бог с ними, мало ли глюков бывает. Всё — исчезли! Теперь ежедневная непонятно кому нужная проверка. Сайт, ещё сайт, ещё. Воронцов Алексей, Алексей Воронцов, Воронцов Алексей Ильич. Везде в графе «читатели» светились наглые самодовольные нули.

… Везде… Давно…

Правильно. Откуда взяться читателям, если уже давно, очень давно нет новых рассказов? Нет, и не предвидится. А как всё начиналось! Каждые две недели — рассказ. Не покидающее ни на минуту чувство восторга, почти всемогущества. Прекрасные отклики. Куча читателей. Зашкаливающий рейтинг. Казалось, так будет всегда. Казалось ещё немного, чуть-чуть — и он сможет сказать нечто такое, что останется навечно, что хоть немного, но изменит мир.

Всё закончилось внезапно.

Как будто что-то большое, доброе пролетело мимо, слегка коснувшись крылом.

Воронцов подвинул поближе пепельницу, закурил, бессмысленно глядя на экран. Последний рассказ он написал шесть месяцев назад. Боже мой — целых полгода! И с тех пор всё — ни строчки. Почему? Что случилось? Ведь ничего же не изменилось. Ничего! Почему же с тех пор стоит включить компьютер и сразу становится ясно — ничего не выйдет. В голове пустота, мысли разбегаются, строчки не складываются. А самое главное — исчезли картинки. Раньше стоило только начать писать — и перед глазами вставали картинки. Он уже почти не видел ни текста, ни клавиатуры. Пальцы сами находили нужные клавиши, экран покрывался строчками, а Воронцов ничего этого не замечал. Текст оживал перед его глазами: он видел не буквы и слова — он видел картинки. Он видел миры, которые создавал, он был там, страдал, веселился, ненавидел, любил. Он жил там.

Воронцов затушил докуренную до фильтра сигарету, тут же достал другую. Через щель в шторах в комнату ворвался весёлый свет, подоконник загремел от очередной умершей сосульки: за окнами бушевала ранняя весна. Воронцов недовольно скривился, задёрнул поплотнее шторы.

Вот уже и весна раздражает. А полгода назад не раздражало ничего: ни погода, ни быт. Даже не болело ничего, в душе всё пело, и мир казался прекрасным. Куда всё делось?

Пальцы нервно забарабанили по «мышке», на клавиатуру упал пепел. Воронцов свернул «окна», зашёл в «Мои документы», открыл папку с надписью «Новое». В папке одиноко томился один-единственный файл. Этот рассказ он начал давно, потом отложил: от обилия замыслов тогда пухла голова. Теперь голова пуста, от сюжетов остались только миражи и один едва начатый текст. Воронцов возвращался к нему сотни раз, он уже помнил всё наизусть, но так и не добавил ни строчки. Ни слова.

Немного подумав, он всё же кликнул «иконку». Монитор моргнул, по экрану побежали написанные давным-давно строчки, привычно превращаясь в живую картину. И вот уже нет ни стола со слоем давней пыли, ни залитой чаем клавиатуры, ни старенького монитора. Нет ничего.

Перед глазами ночной город. Освещения нет, да оно и не нужно. Тёмное небо расцвечено пунктирами трассирующих очередей, горящие, как игрушки дома, освещают улицы лучше ламп, лучше любой рекламы. А когда где-нибудь вспухает очередной взрыв, становится совсем светло. Пылает и стонет проспект Орджоникидзе, в воздухе пахнет гарью и смертью. В районе вокзала ещё огрызается приговорённая Майкопская бригада, и скользят, скользят неслышными тенями маскхалаты дудаевских гвардейцев.

А в подвалах и квартирах с выбитыми стёклами притихли ошеломлённые грозненцы: мужчины и женщины, старики и дети. Русские и чеченцы. Живые и мёртвые. Те, кто не смог уехать из города, те, кому некуда было ехать, те, кто не сможет уехать теперь никогда.

Текст кончился, картинка --">