Георгий Степанович Травин - Тайны Тарунинских высот

Г. ТРАВИН ТАЙНЫ ТАРУНИНСКИХ ВЫСОТ

ГЛАВА I НЕПРИСТУПНЫЕ ПОЗИЦИИ

Наблюдательный пункт артиллерийского полка помещался в блиндаже, врытом в высокую железнодорожную насыпь. Давно уже здесь не ходили поезда, и ржавые рельсы заросли травой, которая к концу лета тоже будто покрылась ржавчиной. Эта дорога была перерезана врагом, блокировавшим Ленинград. Железнодорожная линия хорошо просматривалась с высот, занимаемых противником, была им пристреляна, и время от времени немецкая артиллерия производила по ней огневые налеты. Во многих местах насыпь была разворочена, из песчаных бугров и ям, как переломленные ребра, торчали концы рельсов. А если снаряды давали недолет или перелет, вздымались высокие фонтаны грязи, которые оседали вниз черным дождем и комьями земли. Воронки быстро наполнялись мутной, пенистой водой. Иногда снаряд не разрывался, уходя в трясину, болото засасывало его и хоронило в своих глубинах.

На болотной равнине под Ленинградом советские войска делали невозможное с точки зрения шаблонной военной тактики. Уже третий год они успешно оборонялись, занимая, казалось, непригодные для обороны позиции на топкой голой низменности. С господствующих высот гитлеровцы могли видеть чуть ли не каждого русского солдата.

Глядя на карту, и сами командиры наши дивились:

— Невероятная обстановка! На местности еще не так заметно, а на карте совершенно неправдоподобно.

Невоенному человеку показалось бы как раз наоборот: на карте все ладно — с обеих сторон одинаково ощетинились линии переднего края, а на местности он понял бы, что немцы, например, из Пушкина, могут заглядывать вглубь нашей обороны вплоть до окраин Ленинграда.

Рассматривая карту с нанесенными на нее условными знаками траншей и ходов сообщения, батарей, командных и наблюдательных пунктов или же глядя в бинокль на высоты, занятые противником, все советские воины — солдаты и офицеры — думали, мечтали и говорили об одном и том же: хорошо бы сбросить гитлеровцев хотя бы с ближайших холмов и гряд. Лиха беда — начало, а там уж дело пойдет! Но слишком силен еще был враг. Стальными зубами и когтями вцепился он в русскую землю, и одолеть его было очень трудно. В Кремле не мечтали, а мудро рассчитывали, как это сделать: в те дни уже подготовлялся первый из десяти стратегических ударов тысяча девятьсот сорок четвертого года... Артиллерийский разведчик Клюев, дежуривший на наблюдательном пункте у стереотрубы, иногда жалел, что он не снайпер и что стрелять из винтовки с наблюдательного пункта не разрешается. Это случалось всякий раз, как он видел немца. Впрочем, враги были очень осторожны и обнаруживали себя редко: рубеж казался безжизненным, необитаемым. Очень надоело наблюдать все одно и то же: кажется, с незапамятных времен торчит перед глазами бугор, изрытый окопами и воронками. Давно высмотрены все огневые точки противника, пушечные и пулеметные доты и дзоты, и очень редко удается заметить что-нибудь новенькое. Не удивительно, что даже лицо молодого разведчика, лихого парня, ухажера и плясуна, потускнело от скуки, и в лукавых глазах застыла тоска. Клюев зевнул и, отвернувшись от стереотрубы, поглядел на сидящего внизу телефониста. Этому белобрысому пареньку было все же веселее: проверяя линию, он перекидывался шутками то с тем, то с другим связистом, хоть за такие разговоры и могло достаться от начальства.

— Закурим, что ли? — предложил разведчик.

— Давай, давай! — обрадовался телефонист, любовно глядя на кисет Клюева. Кисет был искусно расшит руками какой-то ленинградской девушки, но телефониста интересовало содержимое: свой табак он выкурил за ночь. Однако ему не повезло. Клюев сунул кисет обратно в карман, так как услышал, что ходом сообщения идут офицеры. Он определил это по звуку шагов: солдат топает шибче, чем офицер, — солдатские сапоги тяжелей. Ухо не обмануло разведчика: в блиндаж вошли два офицера. Один — свой, другой незнакомый. Свой был начальник разведки старший лейтенант Рябоконь, а незнакомец — какой-то полковник среднего роста с простым русским лицом. Если бы он отпустил усы и бородку, то был бы вылитый витязь, каких рисуют иллюстраторы сказок и былин. В овале такого славянского лица удивительно сливаются твердость и --">