Василий Григорьевич Большак - Проводник в бездну: Повесть

поравнялись с их домом, вдруг скомандовал:

— А ну, хлопцы, песню! Чтоб у Гитлера аж в носу закрутило…

И в переднем ряду один, худой, запыленный, хрипловатым голосом растревожил устоявшуюся таранивскую тишину:

Вставай, страна огромная,

Вставай на смертный бой

С фашистской силой темною,

С проклятою ордой!

Песня была незнакома, слова терзали душу, будоражили сердце, трогали до слез. Бойцы шли мрачные, нахмуренные, но, когда запевала резко отсек последнее слово, колонна дружно подхватила припев:

Пусть ярость благородная

Вскипает, как волна!

Идет война народная,

Священная война.

Бойцы пели отчаянно, во все горло. И было это всего несколько дней назад. А сейчас… трудно поверить…

Говорят, не отступают наши, а выходят из полуокружения, чтобы собраться с силами, потом возвратиться и дать по зубам фашистам…

Но вот и последняя колонна, окутанная облаком пыли, скрылась за поворотом. Пыль еще долго висела над дорогой.

— Где ты запропастился? — набросилась на сына Марина.

А он никуда не исчезал, сидел вот тут, на плетне.

— Где наши гуси?

— А вон они, сбились за плетнем.

— Ой, сыночек мой, ой, соколочек мой! — схватилась мать за голову. — Я, кажется, потерялась. Ничего не вижу, ничего не слышу. Ой, лихо наше. Как море — ни переплыть, ни выпить. Так, видать, у нас с тобой на роду написано…

Мать еще немного постояла у плетня, прислушиваясь к глухим ударам, доносившимся из-за леса.

— Погляди, сынок, за гусями, — сказала она и побрела к хате.

Посмотрел Гриша на свою исхудавшую мать и подумал: такая лихая година, а она еще о гусях помнит. Но только подумал, а сказал будничные слова, какие всегда говорил:

— Хорошо, мама.

Гриша взял хворостину, пошел за плетень и замахнулся на разгоготавшуюся стаю.

Гуси, словно понимая, как худо сегодня их хозяину, не противились ему, а спокойно, вперевалку важно шествовали к Ревне. И только увидев речку, замахали крыльями и с криком полетели к воде.

Распогодилось. Выглянуло из-за тучи веселое солнце, засверкала роса на зеленом лугу. Отозвалась из кустов птаха. То-то радость птахе — солнце и тепло. А какая у Гриши радость? Зачем ему это веселое солнце? Зачем эта птаха певучая, луг зеленый с тысячами солнышек в траве, если нет его солнышка — батьки родимого? Какой ведь у него друг задушевный Митька, но и он теперь далекий-далекий.

А вот и он — Митька! Успел раньше него пригнать своих гусей и уже топчется рядом, молча ероша рукой свою рыжую куделю.

Рыжее Митьки не было хлопца в Таранивке; и отец Митькин рыжий, и дед. Даже их уличное прозвище — Рыжие. А еще густо посеяны веснушки на полной Митькиной физиономии, а еще уши какие-то смешные, большие, и нос смешной — пуговкой. И весь он — плотно сбитый крепыш.

— Мама говорили… Это правда, Гриша? — с трудом выдавил слова Митька.

— Правда…

По речке величаво плавали гуси, изредка переговариваясь между собой на своем гусином языке. Ласково пригревало солнце; это было последнее тепло. Пройдет несколько недель, и таранивцы начнут готовиться к зиме: обкладывать хаты кукурузными, ржаными или камышовыми снопами, засыпать в погреба картофель, чинить погребицы. Поплывет скоро в небе серебро бабьего лета.

Тепло и светло. Но не в людских душах. Гриша и не замечает никакой благодати вокруг; на сердце у него мрак и холод.

Бабушка говорит матери: «Ты себе мужа еще найдешь, а я сына — никогда».

Как это мама найдет себе другого мужа? Разве может быть у Гриши другой отец?.. А какой был у него отец!

Где появится бригадир, там и толпа вокруг. Знают люди: «кино» будет. Просили:

— Сбреши что-нибудь, Иван!

— Некогда. По лес надо ехать. Нашей бригаде выделили. На новые хаты. Насилу выклянчили. Нужно ехать, чтобы другие не подобрали. Вот таким кандибобером…

И спешил прочь под недовольный ропот:

— С какой это стати твоей бригаде? Чем она лучше других?

— Не знаю, у председателя спросите, — отмахивался на ходу, хлопая по голенищам кнутом. — На правлении так решили.

Повалили мужики гурьбой к председателю. Вваливаются к нему в кабинет:

— Значит, для любимчиков и лес есть?

— Каких любимчиков? Какой лес? — хлопает глазами председатель.

— Вон бригада Мовчана уже поехала. Конечно, Ивану, дружку твоему, нужна новая хата. А нам?!

— Какая хата?

— Не притворяйся! Выходит, одни у тебя сынки, --">