Андрей Георгиевич Битов - Из книги 'Айне кляйне арифметика русской литературы'

постижению. Имена в России открывают, закрывают, насаждают... Примнут имя: Гончаров, Лесков, Клюев - а оно пробивается, как РОЗАНОВ. Имена Пушкин, Гоголь, Достоевский, Чехов почетно проносят над головой, почтительно обходят. На Есенина - посягают (оттуда и отсюда...). Имя и то не собственное, а товар. Само живет лишь имя Грибоедова да Вени Ерофеева.

24 ноября 1992 (в поезде Берлин - Гамбург).

Позавчера, в роскошной парной, спросил у Н., чья баня: "Что сделать, чтобы начать уважать себя?" Н. давно здесь и не понял русского вопроса. "Надо поискать ответа в "Фаусте"", - смеясь и не задумываясь, ответил за него его шестнадцатилетний, выросший уже здесь балбес. Устами...

У кого это: "Кто, наконец, напишет русского "Фауста"?" Томас Манн решился написать немецкого... Достоевский писал русского "Дон Кихота"... Что за распутье для русского богатыря: Гамлет, Дон Кихот или Фауст? Пушкин выбирал Дон Гуана. Где у него Гамлет? Пушкин сам - "Тот, Кто Пролил Кровь"... У нас писатель - сразу Христос, а не Гамлет, не Фауст.

У нас и д'Артаньяна нет.

Систему антигероя у нас начали раньше всех, потому что опоздали к герою. Столько всяческого героизма - и нет героя! Вопли соцреализма по этому поводу, оказывается, имеют куда более глубокую, если не философическую, основу. "Разве у нас нет?.." - спрашивает Пушкин Чаадаева, утверждая, что есть. Сам Пушкин в этом смысле несет те же сто пятьдесят лет на себе нагрузку русского героя. Он сам себя написал. Экзист-арт, так сказать. Он и в Годунова, и в фольклор залезал - за героем... Нашел Петра, разбойника Пугачева...

Нету! Папье-маше Васнецова... Тираны, да разбойники, да поэты - всё во плоти. Соцреализм воплотится в герое-инвалиде: Корчагин, Мересьев, Николай Островский - в одном лице и поэт и инвалид...

(Отвлекаясь в окошко: заснеженная, такая русская, земля...

Поля-я германския-я-я

Да пораскину-у-лись...

Трудно так запеть. Говорят, природа не изобрела колеса... Она изобрела русского человека - перекати-поле (единственное, кстати, подобие колеса, отмеченное в живой природе)...)

Все, что не написано, - произойдет с автором. Подмена арбайтен (работы) судьбой, хоть и с большой буквы. Герои - князья, цари, святые... Потом попытки цивилизации: Петр, Ломоносов, Пушкин, Менделеев, Чехов... Потом уж - антихрист Ленин. Поиски пути вместо воплощения. Герой - ведь это уже цивилизация: революция в сознании, эволюция сознания. Конфликт ликвидирован. Как в секс-шопе... Онегин, Печорин, Чацкий, Хлестаков, Базаров, Обломов, Раскольников, Мышкин - вот наше политбюро.

Передонов, Аблеухов, Самгин, Живаго...

Смешивать автора с героем нельзя, а характеризовать самою способностью (или потребностью) создать героя - можно. Так Лермонтов хотел создать в Печорине героя авантюрного романа, что характеризует Лермонтова, не имея отношения к Печорину...

Пушкин уже писал Онегина, когда выпорхнул Чацкий. Грибоедов его опередил, и Пушкин, справедливо, переживал это. Чацкий - первый антигерой. Не Онегин. Пусть. Пушкин зато написал "Медного всадника", упразднив саму категорию. Кто герой поэмы: Евгений? Петр? Петербург?.. Россия? История? Природа?.. Стихия? Судьба? Рок?.. "Рок-батюшка, Судьба-матушка" (Алешковский).

Нет у нас д'Артаньяна.

У Обломова были хорошие данные... так его сломала наша прогрессивная общественность.

Паноптикумы Гоголя, Достоевского: у одного - мертвые души, у другого - уже Бобки.

У Толстого - всё образы, образы... Героя, кроме Анны Карениной, нет. Антигерой не удается (Левин не вышел).

Правда, женщины у нас - герои. Все, включая сюда Веру Павловну. Тут Пушкин успел опередить Грибоедова, Татьяна - Софью.

Мужчины, играя женщин, их переигрывают (театральный факт).

Во Франции эту перверсию преодолели в Жанне д'Арк. Мы пробовали на этом поприще мученицу Зою.

И животные у нас - герои. Собаки и лошади. Холстомер, Каштанка, Изумруд, Верный Руслан, Джамиля какая-нибудь. "Какая Джамиля? Про нас, про нас надо писать!" - как сказала однажды Л. Я. Гинзбург Б. Я. Бухштабу, тайно "про нас" пописывая.

Крест пропивают, но никак уж не проедают. Сытый голодного не разумеет.

Вот и нет у нас д'Артаньяна...

(В этот момент я опять взглянул на сибирские просторы Германии, одновременно почему-то проверяя, на месте ли крест... он был не на месте. Но я нашел его, порывшись и не успев потерять...

Порвалась цепка на кресте:

Грех тянет вниз, а выя - крепче.

Живу, наглея в простоте,

Все воровство до дна исчерпав.

Пропиться можно до креста,

Продаться можно за --">