Юлия Валериановна Жадовская - Отсталая

Юлия Валериановна Жадовская Отсталая

Барышня! барышня, что вы делаете? ну как кто увидит! маменьке-то и скажут, как вы на вербу лазаете…

— Никто не увидит… ты посторожи. А и увидят, так не велика важность. Маменька поворчит, да такая же будет… Ах как весело, Матреша! далеко-далеко все видно кругом! Вон это вправо — ведь это нелюдовская церковь белеется… Там Яков Иваныч живет… Ах как крест на колокольне блестит, точно звездочка!

— Чу, и звон слышен, — сказала Матреша, — это образа поднимают в Макарове: завтра Иванов день, в Макарове веселье — пиво варили, гостей найдет ужо изо всех деревень… Хороводы, барышня, будут. Ах, кабы воля была, уж сбегала бы на праздник. Видно, так век-то и изживешь!..

— Попросись!

— Ой, куда! отпустят ли… будто вы не знаете. Да я и не посмею, ни за что не посмею! Господи! как люди-то на воле живут, точно птицы небесные — куда захотели, туда и полетели! а ты вот точно собака на привязи…

— Мне твоего не легче: я никого не вижу, нигде не бываю, да и негде — глухой наш угол! Я бы сама как птица полетела.

— Погодите, замуж выйдете, так будете сами себе госпожа.

— А как не выйду?

— Ну, не выйдете, так долго у маменьки под страхом будете… Батюшки! Арина Дмитревна идет! Слезайте скорей!

— Близко? — спросила барышня встревоженным голосом.

— Близко… Платье-то зацепили!

— Не изорвала? Нет, слава Богу!

Спустясь на землю с высокой вербы, Маша (так звали барышню), как ни в чем не бывало, пошла навстречу Арине Дмитревне.

Арина Дмитревна Снеткова была бедная соседка, проживавшая с незапамятных времен в крошечном деревянном домике сельца Калявина, наполненного такими же, или гораздо беднее, домиками мелкопоместных дворян, одичавших в невежестве, глуши и бедности. Арина Дмитревна по счастливому стечению обстоятельств была между ними, как они сами выражались, отметным соболем. Она в молодости бывала в "хороших домах" и до сих пор еще вносила в свой угол некоторый свет чрез свои посещения окрестных помещиков. И жила она с сынком своим Тимофеем Васильичем, или Тимой, как она называла его, позажиточнее других, потому что часто привозила с собой и чаек, и сахарок, и мучки, и крупки от своих благодетелей и милостивцев. Это была смуглая, сухая женщина среднего роста; парадный чепец ее отличался оригинальным желтым бантом, посаженным почти на самую маковку головы. Глядя на нее, никак нельзя было живо представить ее молодости: точно она такой и на свет произошла — с этим смуглым лицом, бойкими черными глазами и с этой ужимкой рта, показывающей хитрость и осторожность.

— Загулялись, моя родная! — обратилась она к Маше, — уж маменька о вас не раз вспоминали.

— Да ведь жарко, Арина Дмитриевна! — отвечала Маша, — нет возможности вкомнатах оставаться. Маменьке хорошо вее годы целые днина одном месте сидеть. У нее ноги болят, она и в жар зябнет.

— Даони о вас беспокоятся, ангел мой.

— Да что обо мнебеспокоиться-то? меня никто не съест. Арина Дмитревна снисходительно улыбнулась, даже провела своей жилистой рукой по спине Маши.

— Проказница, голубчик мой! чего не выдумает! никто, говорит, не съест!.. А вы вот что делайте, ангел мой: вы маменьке почаще заглядывайте, хоть на минуточку, да почаще.

— Господи, какая тоска! — воскликнула Маша, — одно удовольствие — быть на воздухе, и в том воли нет.

— Что делать, ангел мой! надо маменьке покоряться, уж нынче слабы здоровьем стали.

— Родителей почитать надо, — прибавила Арина Дмитревна убедительно, со вздохом, — вот я и Тиме моему говорю: "Должен ты мать уважать! Тебя Бог за это всем наградит, а за неуважение к матери не будет ни в чем счастья, ни в чем! Так пропадет человек; исчезнет, как прах какой-нибудь…".

Даже легкий трепет пробежал по Маше: так энергично были сказаны эти слова Ариной Дмитревной.

— А где ваш Тимофей Васильич? — спросила Маша, чтоб переменить суровое направление разговора.

— Дома остался; пора рабочая теперь, тоже и покосить надо. Мужичонка-то один; Малашка захворала что-то. Уж мой Тима и то горевал, что давно не бывал у вас. Вам бы с ним позанятнее было…

— Ты воображаешь, очень весело с твоим Тимой? — подумала Маша ей в ответ, — скука смертная!

— Он у меня тоже книжки читает, — продолжала Арина Дмитревна, — умом не обижен от Бога; вот только несчастье, что места лишился, а все по зависти да по наветам. Секре-таришка у них такой мерзкий человек. --">