Василий Иванович Белов - Чок-получок

жарче, и вот костерик уже начинает потрескивать. Теперь я пускаю в ход уже настоящие дрова.

Я взглянул на жену: она сидела на камне. Глаза ее грустно блеснули в свете костра. Я сел рядом, обнял ее за плечи и вдруг почувствовал, что она, как давно в молодости, легонько прижалась ко мне. Я сжал ее плечи. Она застегнула мой ворот:

— Костя… Ты не простудишься?

Я поцеловал ее холодное ухо. Ах черт возьми! Все точь-в-точь как с этим костром или с нашими ссорами! Крохотная, едва уловимая нежность отзовется в тебе вдесятеро, а там шире, дале, и вот уже как и не бывало диких скандалов, хлопанья дверью и ночлегов на раскладушке. Костер трещал и хлопал своим пламенем, словно флаг на ветру, хотя ветра не было. Луна скатывалась на горизонте. Мы натянули палатки, настлали втолстую веток и сена, которого притащили от колхозного стога. Голубев сложил поклажу в свою палатку, положил в карман два бутерброда и взял ружье. Я спросил, куда он собрался. Сашка сказал, что пойдет на озеро, чтобы не прозевать утиную зорю, и что вернется не раньше завтрашнего полудня.

— А это… самое. Не возьмешь? — я похлопал по рюкзаку.

— Там будет все. Суббота такой день, что на озере есть все. Выпейте без меня.

И Сашка исчез вместе со своим великолепным «Бюхардом».

Мы остались одни, лишь костер горел и трещал. Он то с шумом вскидывался, раздвигая ночную тьму, то, поддаваясь ей, сжимался и замирал. Наконец и он тихо сдался. Одни угли мерцали у нашей палатки. Но и те затухали. Кругом была ночь и тишина.

— Тонь…

Она долго не отзывалась. Но я-то знал, что она не спит и что она снова любит меня. Я бросил нераспечатанную бутылку в траву, вытащил из рюкзака термос с чаем и забрался к ней в палатку.

* * *

Рано утром я пробудился от необычайной тишины и какого-то тоже необычного праздничного ощущения.

«Она красива, моя Тонька… А я забыл, что ей надо изредка говорить об этом. Я же идиот, я всегда считал, что достаточно сказать об этом один раз. Один? Им надо твердить об этом каждый месяц. Или хотя бы ежегодно. Это так же необходимо, как обязательная ежегодная рентгеноскопия… Стоп!» Почуяв, как вновь копится вчерашняя злость, я стал нарочно вспоминать то, что было у нас ночью.

Комар, проникший в палатку, приготовился сесть на лицо моей спящей жены, я бесшумно сцапал его и посмотрел на часы: было четверть шестого. Рассвет и осенняя свежесть перемещались за палаточной парусиной. Я долго разглядывал лицо Тони. Две неодинаковые вертикальные складки на ее лбу между бровями не исчезали даже во сне. Я почувствовал волнение и нежность, а она, видимо стараясь проснуться, вдруг улыбнулась, улыбнулась одной, правой половиной рта. Я подождал, пока сон ее вновь не окрепнет, затем расстегнул молнию своего спального мешка и, планируя каждое движение, тихо выбрался сначала из этого футляра, потом из палатки. Необжитый голубевский шатер, покрытый росой, стоял метрах в десяти от нашего, он показался мне жалким и неприкаянным.

Солнце уже сбиралось подняться над широким лесным простором. Я взял новый, еще не обожженный котел, купленный Сашкой в спортивном магазине. Сейчас внизу, прямо в холодной белой речке, думал я, сполосну котел и зачерпну воды. Впервые за все лето на душе было легко и спокойно. Я был снова счастлив. Снова самому, а не по необходимости, мне хотелось строить эти самые мосты, дома и трубопроводы. Опять, как и раньше, где-то чуть ли не в животе копилось радостное нетерпение. Я чувствовал собственную готовность придумывать новые строительные решения, которые сокращают денежные расходы, ускоряют выполнение плана и тэ дэ и тэ пэ. Спускаясь к реке, я всей своей спиной ощущал нашу палатку, где так спокойно, так глубоко спала моя жена. Здесь в тумане угадывалась река. Туман быстро исчезал, словно от одного моего взгляда. Вершины берез и осин на высоком противоположном берегу осветились неожиданно ярким и ровным светом. Я замер от собственного, но, как мне казалось, окружающего меня восторга. Солнце всходило. Сколько лет я не видел его восхода? Да, я счастлив: впереди целый день и еще день в этой тишине, вдвоем с Тоней, с шелестом первого несмелого листопада, с прозрачностью этого воздуха, с этой грибной, лиственной и речной свежестью. И вдруг я вздрогнул, словно ошпаренный.

— Доброе утро! У вас не найдется спичек? Сонная девица в широких расклешенных зеленых штанах, в замшевой, наверняка импортной куртке или кофте — черт их разберет! — --">