Александр Александрович Фадеев - Разлив

возразил Иван Кириллыч, улыбаясь. - Хитер ты больно... Раз начато - надо кончать. Скажем, посеял ты гречку, а убирать не станешь...

- Гречку я для себя сею, - перебил дед.

- Это я так, к примеру, - продолжал Неретин, - а только предо мной задача...

Он хотел объяснить, какая перед ним задача, но не стал, решив, что не пришло еще этому время.

- Зада-ча! - передразнил старик. - Вон люди говорят, поделить все хочешь, правда? Нет?

- Врут. Не в дележе дело. Скажем, у тебя хлеба много, но ты своими руками его нажил - никто и не возьмет. А раз Копай нетрудовым потом нажился - отдай!.. Поработай сам, а тогда свой хлеб и кушай!..

- Не шибко и ты в политике силен, - съязвил дед. - Баловство все это! Как был шалай-балай, так и остался. Какой ты мне сын?.. Бузуй ты, детка, а не мужик! Вот уж свернут тебе шею...

Неретину стало жаль отца, но он боялся "распускать слюни" и ничего не ответил. Дед обиделся и взялся за рубанок. Это была первая размолвка в это лето. Потом они спорили часто и даже ругались.

2

В этот вечер Иван Кириллыч пошел к фельдшерице Минаевой. Она болела воспалением почек. В больницу ехать было далеко - пятьдесят верст по таежному тракту. Приходилось ждать, пока пройдут первые приступы болезни.

Поправившийся учитель Барков со всей семьей пил чай на школьном крыльце.

- К шлюхе своей пошел, - сказала жена учителя, повышая голос, чтобы Неретин мог ее слышать. - Нашел приятельницу, большевичку.

- Как Анна Григорьевна? - спросил Неретин у аптечной служительницы.

- Все болеют...

Он зашел на квартиру. Минаева по-прежнему лежала в постели - желтая, с припухшим лицом, разметав нечесаные волосы по подушке. Завидев Неретина, она так и просияла на него своими большими темно-карими глазами.

- Здравствуй, - сказал он просто, наклоняясь и целуя ее в лоб.

Лоб был горячий и влажный.

- В волость, слыхала, ездил?

- Был...

- Ну и как?

- Ничего, - ответил он неохотно. - Настроение лучше здешнего. Особливо внизу. Там и хлеба лучше. А с тобой как?

- Не хуже, не лучше... Арбуза мне хочется...

Она хотела шутливо улыбнуться, но улыбка вышла по-детски жалкой.

- Арбузов еще нет, да тебе и нельзя.

- Я знаю, я шучу...

- Слушай, - сказал Неретин, наклоняясь. - Я, знаешь, зачем пришел?

- Зачем?.. - спросила она растерянно.

Он тихо засмеялся и взял ее за руку. Рука с нежной ямочкой на сгибе была пухлая и желтая, как лицо. Но все же она была мила ему, эта рука.

- Ни зачем... Поняла?.. Ни зачем - просто пришел. Пришел потому, что болит о тебе душа, и потому, что приходить приходится редко, и нет времени на любовь, и мало помощников в деле, и потому, что хочется и можется жить и работать, и сила есть, а ты больна...

Он быстро-быстро целовал ее руку, а каштановые волосы метались на его голове, и ласковые глаза с синью пучились прямым спокойным светом.

Она молча и нервно гладила его волосы, не зная, что сказать, не решаясь почему-то назвать его уменьшительными именами.

- Будет, что ли? - спросил он шутливо, отпуская руку.

Она притянула его близко-близко и, касаясь горячими губами уха, сказала совсем неожиданно:

- Какой ты хороший и... странный...

- Странный? - удивился Неретин.

- Да. Я живу здесь семь лет, а таких еще не видала.

"Чудит", - подумал Неретин, сразу принимая добродушно-насмешливый тон.

- А где я жил, там, надо полагать, здешние странными кажутся. Понятно?..

- Нет, все-таки... не то.

- И тебе, стало быть, без "таких" скучно тут было?

- Скучно...

- Чего ж ты не уехала?

Она хотела сослаться на какие-то тяжелые условия, но что-то взмыло к горлу изнутри, и, удивляясь себе, что может вымолвить это так спокойно, она сказала:

- У меня ведь ребенок был...

Сказала и запнулась.

- Ну, так что ж? - допытывался он. - У меня двое были. То есть не сам я рожал, надо думать, а были мои... - И так как она молчала, он добавил:

- Но если понадобится, я куда угодно поеду. Очень просто.

Она заволновалась и попыталась приподняться на подушке.

- Лежи, лежи... - удержал он ее за плечо.

Она нервно передернула руками, соображая что-то, и наконец сказала:

- Тут целые дела... Когда-нибудь расскажу, не могу сейчас... Ошиблась я как-то, ну и... - Голос ее оборвался, и неожиданно для себя и для него она заплакала.

- Вот это уж зря, - сказал Неретин укоризненно, - на-ка полотенце.

Чувствуя прилив необычайной нежности, он стал сам обтирать ей слезы, впервые замечая, что руки у него грубые и жесткие, а пальцы немного кривые. Но от его уверенных и ласковых движений она успокоилась и даже улыбнулась. --">