Пауль Аугустович Куусберг - В разгаре лета

потом на Мучную и так далее. Но Руутхольм знает Таллин как свои пять пальцев, и мы направляемся к Минной гавани кратчайшим путем. Проходим мимо завода и сворачиваем на Уус-Каламая, ведущую прямиком туда, куда нам приказано явиться.

В двухэтажных деревянных домах темно и глухо, О чем думают сейчас их обитатели?

Когда мы пересекаем улицу Вана-Каламая, я говорю другу:

- Заскочу на Гранитную. Через пять минут вернусь. Руутхольм останавливается и вопросительно смотрит на меня.

Ноздри щекочет едкий угарный дым. Горит где-то рядом. Это, наверно, лесосклады на улице Кюти. И еще, должно быть, какие-нибудь керосиновые цистерны, потому что сверху, из густых клубов, оседает липкая копоть, вызывающая кашель.

Мой друг смотрит на меня таким странным взглядом, что я поспешно добавляю:

- Идите спокойно, я вас догоню.

- А куда тебе... так срочно?

Боже мой, нет же у нас времени на долгие разговоры - как Аксель этого не поймет? Я не вдаюсь в подробности.

- Иначе я не могу.

Это правда - я должен. Чем ближе мы подходили к улице Каламая, тем яснее я понимал, что иначе не могу. Я, конечно, не застану ее - только ребенок может надеяться, что она за это время вернулась. Если она не сумела пробраться назад раньше, то уж теперь, после того как целых две недели Таллин зажат в огневом кольце немецких войск, у нее не осталось никакой возможности вернуться. Но меня гонит на поиски нечто более сильное, чем я сам и мой трезвый рассудок. Более того, мне понятно: если я не найду Хельги, - а вернее верного, так оно и окажется, - во мне окончательно окрепнет убеждение, что это она лежала на гравии шоссе. Но, несмотря на всю безнадежность, я не могу себя остановить.

Руутхольм ничего больше не спрашивает.

И держится как-то отчужденно, Наверно, не верит мне,

Хочу сказать Акселю, чтобы он не сомневался во мне, но не говорю. Некогда молоть языком. Сворачиваю в боковую улочку. Не успеваю сделать и двух шагов, как меня кто-то догоняет и хватает за плечо.

Это Руутхольм.

Наш директор, наш политрук. Мой товарищ.

- Не делай глупостей, - сердито говорит он. Почему он так говорит?

Что его так разгневало? Произношу одно-единственное слово: - Хельги.

- Хельги?

- Хельги.

Руутхольм как бы раздумывает,

- Ступай, раз не можешь иначе, - говорит наконец он. - Только живо. У нас нет времени.

- Я мигом. Не ждите меня, сам вас догоню.

Я рад, что он в конце концов понял. Пускаюсь бежать. Аксель прав - нам нельзя терять времени.

Дом, где жили Уйбопере, недалеко отсюда. До него рукой подать, от бывшей улицы Гиргенсона, теперешней Промышленной, - пятый или шестой от угла. Мне не приходится его искать - я ведь уже бывал там. Никто не открыл мне тогда дверь в квартире Уйбопере. Старушка с добрым лицом объяснила мне, что Уйбопере уехали еще больше месяца назад. Я сказал спасибо и ушел. Сегодня, знаю, повторится то же самое. На стук никто не ответит. В коридоре я вряд ли кого встречу ночью. Старушка с добрыми глазами наверняка спит. Хотя нет, наверно, в такую ночь никто не спит спокойно.

Дворовые ворота на замке. Без долгих размышлений перелезаю через них. Наружная дверь, к счастью, не заперта. От самой двери идет вверх кривая лестница со скрипучими деревянными ступенями. В несколько прыжков взлетаю на второй этаж. Квартира номер шесть. Но в коридоре темно, и я не вижу номеров на дверях. Впрочем, неважно: я помню, что квартира Уйбоперепоследняя справа.

Стучу. Тихо и осторожно, словно боюсь кого-то напугать. Жду. Ни звука. Стучу еще раз, уже погромче. Опять молчание.

Постучав безрезультатно в третий раз, начинаю спускаться вниз. На первом этаже кто-то приоткрывает дверь и смотрит мне вслед. Я поворачиваюсь, но дверь, щелкнув английским замком, тут же захлопывается. Я не решаюсь стучать в дверь, закрывшуюся перед самым моим носом.

На дворе появились люди. Две женщины и мужчина, волочащие большие узлы. При моем появлении они пугаются. Они только что вернулись откуда-то со своими тюками, поскольку ворота теперь открыты,

Подхожу к ним и спрашиваю:

- Вы из этого дома?

- Нет, - говорит мужчина.

- Да, - говорит одна из женщин.

- Это наше барахло, - объясняет зачем-то вторая,

- Чего разболталась? - одергивает ее мужчина.

- Вы не слышали чего про семью Уйбопере? - спрашиваю я.

- Мы ничего не знаем, - отвечает мужчина,

- Они в Россию уехали, - говорит женщина, сообщившая, что она из этого дома.

- Дочка ушла, --">