Сергей Терентьевич Семенов - Призывной

Сергей Терентьевич Семенов
Призывной

I.

Илья Данилов, крупный неуклюжий мужик лет 35, с большой белокурой бородой и грубыми чертами лица, сидел в своей избе и починял хомут. За столом, нагнувшись, шила его жена, Аксинья, угрюмого вида плечистая баба с заметно отдувшимся животом. Около, нее складывал из лучинок какую-то клетушку мальчик лет 3-х, Федька, а на лавке, свернувшись, спала девочка лет 9-ти. На столе около нее лежала грифельная доска, на которой она, вернувшись из школы, делала задачу. Над столом горела лампа и освещала желтым мутным светом темную избу. Илья, сшивая оборванный гуж, тихо мурлыкал какую-то песню.

Стукнула калитка, и вслед за этим хлопнула, отставая от косяков, набухшая от мороза дверь, и в избу вошел отец Ильи, старик лет за 70 и, начиная расстегивать теплый овчинный полушубок, каким-то неестественным, как будто не своим голосом, проговорил:

– - Ну, сынок, с радостью тебя.

Илья поднял голову и вопросительно взглянул на старика.

– - Войну объявили, -- объяснил старик.

– - Кто тебе сказал? -- с испугом спросил Илья.

– - Из волости сейчас приехали, там объявку читали.

– - С кем же, с Англичанкой? -- опять спросил Илья.

– - Нет, с Япошкой этим. Вот, что грозился-то все… Грозился-грозился да и догрозился.

Из рук Ильи вывалился хомут и стукнулся клещей о пол. Лицо его вытянулось и побледнело. Аксинья бросила шитье и, вытаращив от испуга глаза, глядела на старика.

– - Из-за чего же, Господи! Чего они не поладили! -- воскликнула Аксинья, и лицо ее вместе с испугом выражало и недоумение.

– - Из-за чего?.. Известно, нехристи, -- убежденно проговорил старик. Раздавшись и убравши одежину, он подсел к печке и, засовывая озябшие руки под мышки, продолжал:

– - Азиаты они… Если бы они были крещеные, -- крещеный человек совесть знает. Если мы, примерно, одной веры-то, нешто мы пойдем самовольно зачем в Щукино или Березовку?… Уж нешто озорник какой… А у них нет этого… Что увидал, понравилось, то ему и давай… Наши там, видишь ли, как говорят, у Китайца одно место сняли, настроили там городов, дороги провели, а на том месте-то золотая гора объявилась… Несметное богатство в ней… Ну, их завидки и взяли… Давай, говорят, эту золотую гору-то отобьем… И напали на нас исподтишка, да что, говорят, натворили-то, -- все корабли наши повредили.

– - А где же они раньше-то были? -- с негодованием проговорила Аксинья. -- Облупили им яичко-то, а они и рот разеют.

– - Ну, вот, им и хотят зубы-то вышибить.

Илья, помолчавши несколько минуть вздохнул и проговорил:

– - А, пожалуй, потребуют.

– - Кого? -- как будто не понимая, спросил старик.

– - Меня, знамо! -- воскликнул Илья, и в голосе его прозвучала досада на то, что его не понимают.

– - Зачем же? Ты, чай, к Новогеоргиевской причислен?..

– - А как нехватка выйдет?

– - Ну, вот, нехватка, чай там есть кто-нибудь… Опять там нешто долго чесаться будут? Живо его разделают.

– - Как задастся…

– - Задастся… За нас небось сам Бог… Вся сила на нашей стороне.

II.

Илья больше не возражал, и снова взялся за хомут. Но руки его были не так тверды, как прежде.

– - А если возьмут тебя, -- заговорила Аксинья, -- что будешь делать? -- Илья молчал. -- Ребята малые, старик старый, младший брат от нас отшатнулся, нанять нам не на что, как будет с хозяйством управляться?

Илья представил, что ожидает его и его семью, и в груди у него похолодело. Будущее представилось ему необыкновенно страшным. Он видел, что очень может быть, в самом деле, не сегодня, так завтра, его потребуют на службу. Придут и оторвут от дома, от жены, от ребят, от всего, что ему так мило и дорого… Оторвут сразу и… может быть навсегда… Нешто можно рассчитывать воротиться… нонче какие снаряды пошли… Он, -- наводчик, всегда около самого огня, если в его пушку ударит, его первого убьют; а то и свои орудия лопаются…

И он вообразил, что приближается его конец, он обречен на смерть… Все он должен выдавить из своего сердца и со всем проститься. Ему ударило в голову, и помутилось в глазах. Он уже не видал ни хомута, ни оборванного гужа, ни шила с ремнями. И он поднялся с места и пошел за перегородку, повесил хомут за печкой и долго стоял там, держась за колышек.

У старика возбуждение от полученной новости прошло, и он весь опустился и сидел сумрачный, как будто сердитый.

– - Ужинать бы что ль собирали, да я на печку пользу, -- упавшим голосом проговорил он.

– - Малашка, вставай, убирай свою доску, --">