Алексей Феофилактович Писемский - Виновата ли она?

проходить с начала, – сказал я.

– Лучше с начала, а то я все перезабыл.

– Стало быть, мы начнем со второй части арифметики, – решил я.

Ваньковский в знак согласия кивнул головой. Я был убежден, что с ним следовало бы начать с первой части арифметики, но высказать ему это мне на первый раз было совестно.

В продолжение часа я толковал с увлечением, и в то время, как окончательно хотел объяснить прием деления дробей, ученик мой во все горло зевнул и спросил меня:

– Вы курите?

Мне сделалось стыдно за себя и досадно на него.

– Курю, – отвечал я.

– Хотите трубку или сигару?

– Позвольте трубку.

Леонид встал, наложил мне сам трубку, а себе закурил сигару, и когда я хотел снова обратиться к толкованию, он сказал:

– Будет, больше часа прошло, не хочется что-то сегодня.

Я пожал плечами.

– Вам надобно очень много заниматься, чтобы выдержать экзамен, – произнес я с ударением.

– Займусь, – я хочу на юридический.

– Все равно; надобно выдержать экзамен из всех предметов, – отвечал я.

– Что тебе, Лида? – спросил Леонид, обращаясь к дверям.

– Вы здесь будете пить чай или туда придете? – раздался женский голос.

Я обернулся; это была прежняя девушка.

– Туда придем, – отвечал Леонид.

Девушка скрылась. Я взялся за фуражку.

– Куда же вы? Посидите, пойдемте, я познакомлю вас с нашими.

Я положил фуражку; он провел меня в гостиную. В больших креслах сидела высокая худощавая дама лет сорока пяти, рядом с нею помещался, должно быть, какой-нибудь помещик, маленький, толстенький, совсем белокурый, с жиденькими, сильно нафабренными усами, закрученными вверх, с лицом одутловатым и подозрительно красным. Лидия разливала чай, около нее сидели чопорно на высоких детских креслах две маленькие девочки.

Ученик мой подвел меня к даме и отрекомендовал. «Матушка моя», – отнесся он ко мне.

Госпожа Ваньковская кивнула мне слегка головою и, проговоря с обязательною улыбкою: «Очень приятно познакомиться», указала мне глазами на ближайший стул.

Я сел.

– Вы давно в университете? – спросила она меня.

– Четвертый год.

– Имеете батюшку, матушку?

– Имею-с мать.

– Как, я думаю, ей приятно, что вы в университете, я это сужу по себе: мне очень хочется, чтобы Леонид поступил поскорей в студенты, – проговорила г-жа Ваньковская. – Он, я думаю, ничего не знает, – прибавила она, взглянув на сына.

Леонид ничего на это не возражал, а только нахмурился и сел за чайный стол около сестры.

– Это не так трудно: если займется, так скоро приготовится, – отвечал я.

– Вы, пожалуйста, будьте с ним построже; у него прекрасные способности, только он очень ленив: это говорили все его учителя, – сказала г-жа Ваньковская и, найдя, конечно, что достаточно обласкала меня, обратилась к помещику:

– Какие у вас прекрасные лошадки, Иван Кузьмич, я всегда ими любуюсь.

– Очень приятно слышать, – отвечал тот.

– Премиленькие, небольшие, а очень красивенькие.

– Вятки-с.

– А, так это вятки! Я и не знала.

– Вятки-с. Они у меня возят воду и воеводу. Я на них в город езжу и в дорогах верст по семидесяти делаю, не кормя.

– Как это много! Они, я думаю, очень устают?

– Нет-с, ничего. Эта порода снослива, им часа два дайте вздохнуть и опять ступай смело на семьдесят верст; только чтоб горячих не напоить.

– Зачем же вы в городе всегда шагом ездите? – сказал вдруг Леонид, взглянув насмешливо на Ивана Кузьмича.

– Здесь нельзя шибко ездить, Леонид Николаич, – возразил тот. – На мостовой снег хуже песку; здесь один Кузнецкий проехать на рысях, так лошадь надорвешь.

– Другие же ездят?

– От других и мы не отстанем, давайте ваших коурых, потягаемся!

– Стану я с вами тягаться; я вас на одной версте обгоню на две версты.

– Шутите, а я бы с вами поспорил.

– Что тут спорить, все знают, что у вас лошади дрянь и вы жалеете их больше себя.

– Ну уж это, Леонид Николаич, вы ошибаетесь; у меня хоть лошади не дорогие, а не дрянь, и я не жалею их и езжу, где можно.

Этот спор Леонида, кажется, был очень неприятен матери.

– Лида! Что же чаю? – отнеслась она к дочери.

– Сейчас, – отвечала Лидия и сама подала матери чашку.

Та прихлебнула, сделала гримасу и проговорила:

– Опять сладко; никак ты не можешь примениться к моему вкусу.

– Позвольте, я разбавлю.

– Оставь уж, – возразила Ваньковская; в голосе ее слышалась досада.

Лидия немного сконфузилась и пошла к чайному столу.

– А Ивану Кузьмичу чаю? – сказала --">