Алексей Николаевич Мошин - В снегу

отвести душу…

Взяла Маша гитару, забегали её пальчики по струнам, – заиграла она какую-то польку… Но не весёлый был мотив этой польки, а печальный-печальный; и запела Маша:

   «Ты уедешь – я останусь,

   Как же быть мне без тебя?

   Ты полюбишь там другую,

   Позабудешь про меня»…

Да как разрыдается Маша… бросила гитару… долго Гриша не мог её успокоить…

Оказалась её песенка пророческой… Полюбил он «там» другую, – поповна уж очень его завлекла, – и хотя не забыл он про Машу, но о женитьбе на ней думать перестал. Первое время надеялся он скоро видеть Машу, поехать к ней, а после и о том перестал думать. Между тем, и на поповне он не женился: не судьба, значит.

Дядя умер, оставив Качнову маленькое именьице да небольшой капиталец. Часть денег Качнов решил «провояжировать»: давно мечтал он Божий свет посмотреть.

Сначала он поехал в Багровск: нужно было кое-какие формальности по наследству выправить.

Прошло два года с тех пор, как он расстался с Машей. Слышал он о ней, что поступила она на содержание к какому-то инженеру, ездит на своих лошадях и кутит напропалую.

Тянуло его с ней повидаться. Но приехав в Багровск, Качнов прожил несколько дней, не решаясь навестить Машу: боялся, что прогонит и осмеёт…

Увидел он её случайно.

Был весенний, но пасмурный день, дождик только что перестал. Качнов быстро шёл по мокрому тротуару, завернув концы брюк и жалея о том, что не взял с собою зонтик, и что его новенький котелок несколько пострадал от дождя. Шёл Качнов и не обращал никакого внимания ни на кого на улице, как вдруг какое-то странное душевное движение заставило его взглянуть прямо перед собою. Он увидел мчавшийся на встречу экипаж, запряжённый парой рысаков, с английскою упряжью.

Как бы в нарушение всякого стиля и гармонии, на козлах сидел толстый бородатый кучер в русской поддёвке и в шапке с павлиньими перьями. В коляске развалилась шикарно одетая женщина, в необычайно пышной шляпе.

Качнов почему-то шагнул на самый край тротуара и остановился. Экипаж приближался. Шикарная дама, – это была Маша, – заметила Качнова; она вся устремилась вперёд… Но вдруг опять отвалилась по прежнему. Коляска промчалась мимо, и резиновыми шинами обдало Качнова жидкой грязью с ног до головы и залепило каплями грязи лицо… Маша видела это, обернулась и… захохотала… Лошади повернули за угол. И публика, проходя мимо Качнова, смеялась.

Он почти бегом ринулся домой, в гостиницу, где остановился. Бешенство охватило его, необычайная злоба нахлынула в сердце… И если б в те минуты он встретил Машу лицом к лицу… Впрочем, этого мне неизвестно, что бы он тогда сделал.

Он в тот же день уехал из Багровска.

* * *

Десять лет прошло с той встречи.

Качнов сидел в своей деревеньке, втянулся в однообразную жизнь мелкого помещика, научился сводить концы с концами в хозяйстве и ладить с соседями, обзавёлся экономкой по душе и давно уже забыл Машу.

Слухов о ней никаких до него не доходило. И вот, удивительное сцепление обстоятельств, господа: случилось ему совершенно неожиданно поехать в Багровск. Десять лет обходился он без этого губернского города, – а вот пришлось таки опять туда поехать…

Качнов приехал в Багровск днём и до вечера хлопотал по своим делам, а вечером отправился в театр: оперетка шла весёлая, хотелось ему поразвлечься.

Возвращаясь из театра, пошёл он пешком: близко было до гостиницы, где он остановился, – нужно было только пройти небольшой узенький переулок, плохо освещённый керосиновыми фонарями.

В этом переулке наткнулся Качнов на лежавшее человеческое тело. Стоял декабрь, – мороз был сильный, – и можно было предполагать, что замёрз какой-нибудь нищий, не успевший собрать на ночлег… Качнов крикнул, чтобы кто-нибудь помог.

Собрался народ.

Стали переворачивать тело, – это была женщина, жалкая, в отребьях…

– Замёрзла… – воскликнул кто-то, – мёртвая…

Явился городовой, подозвали извозчика, взвалили труп на сани; Качнов помогал поднимать и укладывать. И при тусклом свете соседнего фонаря узнал Качнов в замёрзшей, грязной, измозженной женщине, – узнал когда-то милые ему черты Маши… И грохнулся на землю.

Опомнился Качнов, лёжа на снегу, в переулке. Ему тёрли виски. Когда он стал приподниматься, – услышал, что в окружавшей его толпе говорили:

– Это бывает: от жалости господа – прямо в омморок…

– Чувствительный барин…

Вот и весь мой рассказ, господа.

* *

--">