Лидия Алексеевна Авилова - Наследники

землевладельцы.

— Возможно! — задорно отозвался Пётр Иванович. — Всё возможно!

Он был видимо недоволен, и в его холодных серых глазах засветился недобрый огонёк.

— На мой век хватит! — с притворной весёлостью прибавил он, закрывая своей ладонью холёную руку сына. — А по отношению к тебе я квит: я сделал для тебя все, что сделали для меня мои родители: я дал тебе возможность стать человеком образованным, годным на всякое дело. Это первая и важнейшая обязанность родителей. Как? Что? — обычной скороговоркой добавил он, наклоняясь через стол и заглядывая в лицо сына. Александр Петрович промолчал и пожал плечами.

— Нет? Не согласен? — насмешливо воскликнул Пётр Иванович и засмеялся тихим, захлёбывающимся смехом.

— Вижу, что насчёт родительских обязанностей ты придерживаешься особого мнения. Вижу!.. Хи-хи… Не согласен!

Он вдруг перестал смеяться и придал своему лицу серьёзное выражение.

— А разговор у нас с тобой будет особый и серьёзный разговор! — подчеркнул он.

Александр скользнул по его лицу слегка встревоженным взглядом, но сразу успокоился и откинулся на спинку стула.

— Я слушаю, — сказал он.

— Нет, не здесь. В саду, — сказал Пётр Иванович.

II

— Цветники у меня каковы! — заметил старик Гарушин, останавливаясь на ступенях террасы. — Какая игра цветов, переходы, переливы, контрасты? Садовник у меня художник, поэт… К цветам ты как? Равнодушен? — быстро спросил он опять, пытливо вглядываясь в лицо сына.

— Я люблю всё красивое, — сказал сын.

— Совсем не то! — горячо перебил его отец. — Я люблю цветок и не только в общей картине, а каждый в отдельности. Люблю следить за его ростом; люблю его жизнь, его душу, если можно так выразиться. Страсть к цветам у меня преобладающая страсть.

— Какие же цветы у нас! — пренебрежительно заметил Александр Петрович. — Всё бледно, хило…

— Как? Что? — воскликнул Пётр Иванович. — Ну, пойдём, я тебе покажу…

— Нет, не сейчас! Ходить по солнцу я не привык. Надеюсь, мы сядем для твоих переговоров?

— Можно и сесть, — сказал отец. — Вот здесь… Разве не та же Италия? — умилённо добавил он.

— Н-ну! — несколько брезгливо отозвался сын.

— Нет? А мне нравится! Я думаю, что жить можно. Можно жить! — горячо и с ударением говорил старик, оглядывая широкий фасад своего дома, далеко раскинувшийся цветник налево и тенистые аллеи парка направо и по отлогому спуску к реке.

— Меня накормили чем-то несвежим на станции, — с болезненной гримасой сказал Александр.

— Что же тебе? Принять чего-нибудь? Выпить?

— Нет позже… Удивительно плохо у нас кормят!

— Сколько тебе лет? — неожиданно спросил Пётр Иванович.

— К чему тебе? Двадцать семь.

— А в каких ты чинах? Я забыл.

— К чему тебе? — повторил молодой человек.

— А к тому!

Пётр Иваныч нагнулся и заговорил почти шёпотом.

— Хочешь… Через пять лет… ручаюсь… через пять лет ты здесь предводитель, первое, самое видное лицо и у губернатора свой человек?

Он шумно перевёл дыхание и замер, не отрывая глаз от лица сына.

Александр Петрович чуть-чуть улыбнулся.

— Однако, как это тебя!.. — начал он и вдруг остановился, и видно было по его лицу, как мысль его лениво работала над непредвиденным вопросом.

— Как же это? — спросил он, наконец. — Тебя здесь не особенно любят и… ценят. А меня по тебе. Как же?

Глаза Петра Ивановича опять вспыхнули.

— Тебя по мне? Так что без меня, думаешь, было бы проще? Я поперёк дороги встал? Что ж! Возвращайся в Петербург; там меня никто не знает… Годам к сорока до начальника отделения, быть может, доберёшься. Я не помешаю.

Он вытянулся в кресле и замолчал.

— Если ты будешь обижаться, то и говорить нельзя, — вяло заметил Александр.

Пётр Иванович не шевелился. Он следил за тем, как сын достал из кармана маленький прибор и стал медленно и спокойно подпиливать свои длинные ногти. Раздражение его росло, ясности и умиленности настроения как не бывало.

— Конечно, я здесь не сила, — наконец, сдержанно заговорил он, встал и начал ходить взад и вперёд по усыпанной песком площадке. — Где же быть силе у сына мелкопоместного дворянчика Гарушина? Мелкой сошки… ничтожества… Твоего деда, моего отца князь Баратынцев дальше передней своей не пускал… Про него и теперь ещё всяких россказней не оберёшься: пьяница, --">