Андрей Ефимович Зарин - Черная дама

речи... Бог ее знает.

 -- Вы смеетесь, -- сказала она с упреком.

 -- Я удивляюсь.

 -- Удивляться нечему. Вы молоды и не знаете жизни, -- заговорила она горячо, -- вы не знаете, что помимо закона можно быть осужденной, помимо властей можно быть в тюрьме. Есть тюрьмы, есть пытки, есть казни! В каждом доме совершается невидимое преступление!

 Мне послышались в ее голосе слезы. Я ничего не понимал и по тогдашнему легкомыслию своему подумал, что разговор становится скучным. Я снова стал шутить.

 -- О, я вас понимаю! Я хотя и молод, но знаю жизнь по книгам. Я знаю, что может быть "Клуб висельников", что существовало "Общество душителей, или тугов", что был "Клуб двенадцати шпаг дьявола". Это все открыл и рассказал Понсон дю Террайль или кто-то в этом роде. Я читал, что маркизы и герцогини ходили на тайные свидания, делали подозрительные обороты с драгоценными вещами, что короли наряжались булочниками и выпрыгивали из окошек...

 -- Ах, у вас все шутки! -- воскликнула вдруг она с неподдельным отчаянием. -- А я думала...

 -- Что вы думали? -- мне стало на мгновенье совестно, и я близко пригнулся к ее лицу.

 Она молчала, я стал оправдываться.

 Ничто не обязывает меня серьезно относиться к делу. Эта обстановка: белая ночь и пустынная улица; эта удивительная встреча, этот странный разговор во вкусе таинственной фабулы бульварного романа.

 -- Согласитесь сами, вы можете меня мистифицировать. Я не хочу быть смешным и смеюсь сам. Бросьте это, откройте свое лицо. Помните, как в еврейских песнях:

 Дай услышать голос милый,

 Покажи твое лицо!

 Я уже теперь влюблен в вас, а тогда... о, тогда я стану вашим рыцарем и с готовностью пролью кровь за освобождение своей царицы!

 Мой монолог произвел желаемое впечатление. Она тихо засмеялась и уже без ужаса ответила:

 -- Только не сейчас, не здесь!

 Сознаюсь, я воспользовался ее неосторожным словом и с горячностью сказал:

 -- Я не говорю -- здесь. Я доведу вас до дому, вы радушно пригласите меня войти и позволите выкурить у вас одну папироску!

 -- Что?

 -- Одну папироску выкурить! Я устал, я шел издалека. Я даже не сниму пальто. Ведь вы позволите? -- добавил я над самым ее ухом замирающим шепотом.

 Ее рука дрожала.

 -- Да... нет... что же... да, позволю, позволю, -- вдруг сказала она два раза.

 Я сжал ее руку.

 -- И там я увижу ваше лицо?

 Она наклонила голову. Несколько шагов мы прошли молча и остановились у одного из домов Сивкова.

 В конце Забалканского проспекта, подле Обводного канала, два квартала заняты огромными каменными домами, образующими собою два переулка и принадлежащими одному владельцу.

 Я не знаю, кому они принадлежат теперь. Знаю, что они были Тарасова, потом Сивкова, потом еще и еще кого-то, но имя Сивкова так и осталось за ними.

 Эти огромные дома заселены по преимуществу бедным людом. В нем масса рабочих, бедных чиновников, студентов и... прекрасных, но погибших созданий.

 Моя история разрешилась просто. Мы вошли в подъезд, прошли по узкому коридору во двор, через него в другой подъезд, в другой коридор и, наконец, на лестницу. Нас охватила египетская тьма, так как в домах Сивкова на лестницу не сделано ни одного окна на высоте всех пяти этажей.

 Я хотел зажечь спичку, но она порывисто потушила ее и опять лихорадочно заговорила:

 -- Не надо! Ради бога, не надо!

 -- Мы же поломаем ноги!

 -- Бога ради! -- она сжала мою руку и повела в темноте по лестнице.

 Мне становилось жутко. Вдруг наверху звякнул дверной крючок, хлопнула дверь, послышались мужские голоса и загорелась спичка. Бледным светом она озарила площадку четвертого этажа.

 Моя незнакомка прижалась ко мне и замерла, вся дрожа от волнения. Потом она вдруг зашептала совершенно безумным лепетом:

 -- Если любите... если дорожите жизнью... Бога ради... идите... прочь скорее... скорей...

 Шаги все приближались. Ее вуаль касалась моего лица.

 -- Идите, идите, -- прошептала она исступленно и толкнула меня.

 Я повернулся и, ничего не понимая, медленно сошел вниз.

 Когда я вышел на улицу, я чувствовал себя словно одураченным. Я старался разобраться в происшествии, но не понимал решительно ничего.

 Вернувшись домой, я лег спать; на другое утро сел за работу и на время позабыл обо всей этой странной истории.

 

 Несколько дней спустя, идя по Гороховой, я вдруг встретил свою незнакомку.

 Она была одета в тот же траурный костюм, и непроницаемая вуаль так же закрывала ее лицо.

 Я быстро догнал ее и заговорил с нею.

 -- --">