Григорий Исаакович Богров - Записки еврея (старая орфография)

увлеченіе абсолютно тѣлесное, а слѣдовательно — постыдное, недостойное каббалистки), то дѣло и было свалено на холеру. Отецъ мой былъ принять въ дои богатаго и бездѣтнаго дяди, гдѣ онъ и получилъ свое воспитаніе.

Въ тогдашнее время, особенно въ литовскихъ и польскихъ городахъ и посадахъ, всѣ евреи учились по одному образцу. Всѣ одинаково проходили несвязную систему ученія еврейскихъ меламедовъ^[6]. Всѣхъ одинаково заставши ломать голову надъ кудрявыми коментаріями, не понимая общаго смысла текста^[7]. Всѣмъ одинаково преподавался талмудъ, для пониманія котораго способны только рѣдкія натуры. Всѣ одинаково напитывались наукой при помощи толчковъ и пинковъ.

Сказать какому-нибудь отцу, что его хилый золотушной сынишка не рожденъ для пониманія тонкостей талмудейскаго ученія, значило его осрамить и лишиться его милостей навсегда. Какому же меламеду могла придти охота подвергнуться такой непримиримой враждѣ? Поэтому меламеды, терзая несчастныхъ учениковъ въ стѣнахъ хедера, аттестовывали ихъ предъ родителями съ самой лучшей стороны. А изъ этого выходило, что родители благодарили меламедовъ, а меламеды, оставаясь довольны родителями, раздавали ученикамъ-мученикамъ двойную порцію побоевъ, чтобы выжать изъ нихъ что-нибудь. Путаница эта продолжалась очень долго, и изъ-подъ колотушекъ выдвигалось новое поколѣніе, истощенное тѣломъ, робкое, пугливое, забитое, съ совершенной пустотой въ головѣ и сердцѣ.

Отецъ мой былъ исключеніемъ между своими сотоварищами по хедеру. Одаренный отъ природы способностью быстраго пониманія, порядочной памятью и терпѣніемъ, онъ въ восьмилѣтнемъ уже возрастѣ удивлялъ всѣхъ еврейскихъ ученыхъ городка Р. неимовѣрными успѣхами въ изученіи талмуда. Къ одиннадцати годамъ, курсъ его ученія былъ совершенно оконченъ, такъ что онъ былъ въ состояніи вступать въ диспутъ со всѣми знаменитостями ученаго міра города, и одерживать надъ ними побѣдѣ.

Такой феноменъ не могъ оставаться долго въ безвѣстности. Богатый дядя, у котораго онъ воспитывался, гордился имъ и позаботился о немъ, какъ о родномъ сынѣ. Слѣдствіемъ было то, что моего бѣднаго отца — въ двѣнадцать лѣтъ женили на дочери знаменитѣйшаго и бѣднѣйшаго раввина во всей губерніи.

О тѣлесныхъ и душевныхъ качествахъ первой супруги моего отца исторія умалчиваетъ; извѣстно только, что отецъ мой, не видѣвъ назначенной ему спутницы жизни до втораго дня свадьбы^[8], нашелъ ее, при дневномъ свѣтѣ, не слишкомъ соблазнительною. Спустя нѣкоторое время, онъ не могъ скрыть своего горя и невольно высказался одному изъ своихъ. друзей, принадлежавшему хасидимской школѣ. Въ отвѣтъ онъ получилъ слѣдующій выговоръ въ свое утѣшеніе:

— Смотри, Зельманъ! Ты поддаешься вліянію діавола-искусителя. Ты ропщешь на Бога, именно за то, за что истинный служитель Его долженъ бы благодарить и восхвалять. Будь твоя жена красивѣе и привлекательнѣе, она отвлекала бы тебя отъ. молитвы и благочестиваго служенія, а съ такою женою, какъ твоя, ты можешь остаться чистымъ душою и тѣломъ.

Послѣ такого отвѣта, отецъ мой твердо рѣшился таить свое горе отъ всѣхъ. Между тѣмъ, богатый дядя его, единственная поддержка его существованія, лопнулъ на какихъ-то подрядахъ, и, въ довершеніе горя, умеръ, не оставивъ ничего, кромѣ неоплатныхъ долговъ и казенныхъ взысканій. Необходимо было серьезно подумать о средствахъ къ жизни, тѣмъ болѣе, что Богъ благословилъ уже отца моего дочерью. Отецъ мой ни къ чему не былъ приспособленъ, кромѣ преподаванія талмудейской мудрости. И вотъ, онъ въ пятнадцать лѣтъ сдѣлался меламедомъ

Сколько я могъ заключить изъ разсказовъ отца, профессія эта ему очень надоѣла. Эта была вѣчная возня съ учениками, которые были гораздо старше учителя, и не уважали его по той простой причинѣ, что не боялись его физической способности отпускать назидательныя пощечины. Онъ ясно видѣлъ всю безплодность своихъ трудовъ и грубость умственныхъ способностей своихъ почти бородатыхъ уже питомцевъ. Въ домашнемъ быту онъ терпѣлъ крайнюю бѣдность. Въ женѣ онъ встрѣтилъ сварливую и вѣчно воркующую голубку съ ястребинымъ клювомъ. Одно развлеченіе заключалось въ талмудейскомъ ученіи, которому онъ и предался всей душой. Но все не прочно подъ луною. Однажды, порывшись въ скудной библіотекѣ, наслѣдованной имъ отъ покойнаго дяди, онъ нечаянно наткнулся на книгу Маймонида^[9], и хотя по уставу хасидизма книга эта считается запрещенною, но --">