Григорий Исаакович Богров - Записки еврея (старая орфография)

которыя такъ знамениты между дѣтьми Израиля. Наши уши не пропустятъ ни одного изъ драгоцѣнныхъ словъ великой Торы.

Не скоро послѣдовалъ отвѣтъ. Наконецъ, раби отнялъ руку, которая упиралась о его широкій лобъ, и сдвинулъ соболью шапку на затылокъ.

— Братья мои, дѣти Израиля! мой духъ помраченъ, моя душа покрыта пепломъ скорби. Я скорблю за святую вѣру праотцевъ нашихъ. Гнѣва божьяго дрожу я за себя и за васъ, дѣти мои. Между нами эпикуреецъ, нечестивецъ, союзникъ діавола. Ангелы свѣта убѣгаютъ его! Сторонитесь, убѣгайте и вы его! онъ оскверняетъ насъ, онъ дышетъ заразой, какъ моровая язва.

При этомъ возгласѣ все общество взволновалось и невольно отшатнулось, полагая увидѣть какой-нибудь призракъ бродячей души проклятаго грѣшника.

— Раби Кельманъ, раби Цудекъ, раби Мееръ! продолжалъ старикъ: — укажите дѣтямъ Израиля этого зачумленнаго эпикурейца, какъ вы указали мнѣ его вашимъ благочестивымъ письмомъ, за которое да благословитъ васъ Господь.

Въ одно мгновеніе, какъ бы по командѣ, три правыя руки сомнительной опрятности, принадлежащія тремъ доносчикамъ, прицѣлились прямо въ лобъ бѣднаго моего отца.

Въ ушахъ отца моего раздался залпъ, какъ будто изъ нѣсколькихъ орудій; въ глазахъ у него потемнѣло, и затѣмъ засверкали цѣлыя миріады огненныхъ искръ, и какое-то невыразимо-колючее ощущеніе почувствовалось въ правой его щекѣ. Впослѣдствіи, отецъ узналъ отъ очевидцевъ, что въ тотъ моментъ, когда руки трехъ уличителей протянулись къ его лбу, костлявая рука святого его тестя съ быстротою молніи низверглась на щеку обвиненнаго и плотно уложилась на ней полновѣсною, трескучею пощечиною.

Что происходило съ отцомъ моимъ до утра слѣдующаго дня, то-есть подробности изгнанія его изъ собственнаго дома и немилосердіе всего еврейскаго общества въ мнимому отступнику вѣры, я описывать не стану. Конечно, будь другой на мѣстѣ отца, онъ скорѣе вцѣпился бы въ бороду своего тестя, хоть бы она была въ десять разъ святѣе, и вышвырнулъ бы весь хасидимскій сбродъ изъ дома, чѣмъ оставилъ бы самъ свой кровъ и свою семью; но отецъ мой, почти ребенокъ, забитый своимъ исковерканнымъ воспитаніемъ, слабый здоровьемъ, болѣзненный отъ постояннаго умственнаго напряженія и отъ сидячей жизни, безъ воли и энергіи, не могъ вступить въ такую неровную борьбу. Его вытолкали изъ дому и онъ всю ночь напролетъ бродилъ по грязнымъ улицамъ города, и лишь утромъ, пріютивъ окоченѣвшіе свои члены въ небольшой молельнѣ, погрузился въ тяжелый и неспокойный сонъ.

Грубый толчокъ прислужника большой синагоги разбудилъ его.

— Часъ утренней молитвы уже на исходѣ, а ты все еще предаешься страстямъ. Ну, да ты вѣдь эпикуреецъ, тебѣ все равно. Иди за мною: общество въ большой синагогѣ требуетъ тебя.

Отцу моему едва кончился семнадцатый годъ. Здоровье его, какъ я сказалъ уже, было сильно подавлено, и послѣднее событіе, потрясшее все его существо, дало его разстроенному организму послѣдній толчокъ. Когда онъ сдѣлалъ усиліе надъ собою, чтобы встать на ноги и послѣдовать за прислужникомъ, онъ пошатнулся, и еслибы нѣкоторые изъ зѣвакъ, глазѣвшихъ на него, какъ на дикаго звѣря, не подхватили его, то онъ навѣрное рухнулся бы на каменный полъ. Чрезъ четверть часа, онъ предсталъ предъ великимъ судилищемъ еврейской инквизиціи.

Большая синагога была полна народа всѣхъ еврейскихъ сословій. Тесть, мѣстные раввины, прочее духовенство и знаменитѣйшіе члены мѣстнаго еврейскаго общества, облеченные въ талесы^[19], возсѣдали на каѳедрѣ синагоги^[20]. Подсудимаго взвели, по ступенькамъ, туда же.

Мертвая тишина воцарилась въ синагогѣ. Взоры всего народа, съ любопытствомъ, злобою и презрѣніемъ устремились на страдальца. Подсудимый, чуть держась на ногахъ и съ опущенными глазами, чувствовалъ ядовитый стоглазый взоръ, на него устремленный. Онъ дрожалъ подъ магическимъ вліяніемъ этого взора, какъ въ самомъ сильномъ лихорадочномъ пароксизмѣ.

Нѣсколько минутъ между судьями, президентомъ которыхъ, очевидно, былъ тесть подсудимаго, продолжались совѣщанія и переговоры шопотомъ. Наконецъ, мѣстный раввинъ обратился въ арестанту:

— Ты уличенъ въ ереси и эпикуреизмѣ. Ты попираешь ногами святые законы и обычаи праотцевъ нашихъ. Ты, вмѣсто великаго талмуда, занимаешься лжемудріемъ, и гонишься за умствованіями, противными великому ученію каббаллы. Посѣваешь заразу въ юныхъ сердцахъ нашихъ дѣтей. Всѣ богопротивныя твои книги --">