Николай Фридрихович Олигер - Пруд

примостились, близко прижавшись, и студенту пришлось слегка обнять Женю, чтобы ей было удобнее. И, все-таки, обоим было очень неловко. Помолчали. Студент смотрел на жирную тину там, внизу. Ему казалось, что если ступить на нее -- она засосет с головой, и не сразу, а медленно, вершок за вершком, длительно наслаждаясь мучением жертвы.

Отвернувшись, искал глазами лодку и нашел ее у кустов крыжовника, перевернутую и с облупленной краской.

-- Я зимой выезжала, танцевала много! -- начала рассказывать Женя. -- У нас в городе пехотный полк стоит и две конных батареи.

С лодки студент перевел глаза на девушку. И увидел, что нос у нее напудрен, а хорошенькая бородавочка на правой щеке выросла и сделалась похожей на паучка. И опять беззвучно спросил кого-то:

-- Как же это?

А потом громко:

-- Значит, весело было? А я занимался много. Даже в театр ходил редко. Вы оперу любите?

-- Не очень. Смешно как-то... Один артиллерист у нас стихи пишет. И печатает. Мне большое письмо в стихах написал.

Холмы по ту сторону котловины были теперь выше, -- и студент не сразу нашел развесистый ракитник.

-- А как же лилии?

Женя не поняла.

-- Что вы?

-- Да не лилии, а все вообще... Помните, -- лодка качается и цветы пахнут? Помнишь?

У девушки нос вдруг покраснел сквозь пудру. И рука студента почувствовала, как жалобно вздрогнуло маленькое тело.

-- Я помню... Мы думали, зима -- только сон. А может быть... может быть, то, прошлое, и было только сон, греза. Я не знаю. Ничего не знаю, милый...

Позади, в цветнике, никого не было, -- да если бы и был кто-нибудь -- все равно. Студент осторожно, как тогда, в лодке, сполз на колени, опустился на кривой, расщелявшийся пол. Долго и тоскливо целовал руки девушки.

-- Женя, светлая моя Женя!

Но тошнотно пахло от жирного ила, от рыбьих костяков, в которых копошились черви, от отбросов обнажившейся глубины. И холодок закрадывался в сердце, делал ненужным тоскливые слова.

Женя неторопливо встала, ласково отняла руки. Слегка приложила к глазам краешек шарфа и студент запомнил его пеструю, коричневатую со светло-зеленым бахрому.

Когда шли назад к дому, студент немного отстал. Видел перед собою гибкое тело, закутанное в легкую одежду. И холодело, все больше холодело внутри, у сердца.

-- Да как же это?

У крыльца расстались.

-- Прости, милый... Я к себе. А папа плакал очень, когда пруд ушел. Словно Евграфик. И нездоровится ему теперь... Заметил?

-- Да, да... Лодка качалась. Помнишь?

-- Вот и ненужно больше. Зачем ты? Не то.

Слезы выкатились крупные и медленные. Потом крылечко скрипнуло от шагов. А одуряющий туман полз от котловины к цветнику.

Утром рано студент уехал. Отворачивал в сторону побледневшее от бессонной ночи лицо. И, когда закрывал глаза, -- видел, как смутно белеют водяные лилии в тени ракитника.

----------------------------------------------------

Источник текста: журнал "Пробуждение" No 6, 1912 г.

Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.

--">