Всеволод Вячеславович Иванов - 26 апреля 1944 года

Газету принесли очень рано. Сведения в ней были обычные, военные. Впрочем, Пётр Игнатьевич не совсем внимательно и прочёл. Дело в том, что вчера сослуживец, человек вялый и на память неспорый, сказал: "А кто-то мне передавал, Петр Игнатьевич, кто, хоть убей, не помню, будто на прежней вашей квартире, собственно, в соседнем домоуправлении, поскольку ваша квартира разбомблена, ждёт вас письмо и, если не ошибаюсь, из Саратова". Вот и всё.

Кто из Саратова? Почему из Саратова? До войны семья Власовых была чрезвычайно многочисленной. В Гомеле, где они жили, многолюдной семьёй не удивишь, но о семье Власовых даже упоминалось в газете. Писали также, что семья дружна, впрочем, так обо всех семьях пишут. Разумеется, были ссоры, и даже по пустякам, но теперь, если вглядеться, семья действительно была отличная, почти несбыточно отличная.

Недобрая година досталась Власовым! В первые же дни войны убило стариков, там принялось за тех, кто помоложе, а по дороге, знать, унесло и детей. Перед самой войной Пётр Игнатьевич — он к тому времени работал в Москве — отправил жену с тремя детьми погостить к родителям. Писем от жены не было недели две. Пришёл он как-то с учения — его уже зачислили в ополчение, — а в окне столовой гудит здоровеннейший шмель и гудит так, словно овладел всей квартирой. На столе письмо, почерк чужой.

От всей семьи с её детьми, внуками, племянниками, двоюродными, троюродными, бабками и глуховатыми дедами уцелели только два брата: старший, Пётр, и младший, Иван. И от Ивана не было с фронта вестей вот уже месяцев пять. А парень он очень аккуратный, и не мог он написать на прежний адрес: по его же словам, новый адрес брата он запомнил наизусть — Якиманка, 34, кв. 15.

"Может быть, знакомый? Или фронтовой его товарищ в Саратове, которому и передал он последние слова? — думал в смятении Петр Игнатьевич. — Но почему, повторяю, по прежнему адресу? Бредил, что ли? Поскорее бы окончить служебные поручения — для того и поднялся рано — и получить письмо. Как фамилия этого профессора, который временно исполняет обязанности управдома? Что-то странное. Ах, да, профессор Мускусный, юрист. Впрочем, если привыкнуть, ничего странного и нет".

Но при всём том, если оглядеться, день хорош, крайне хорош, несмотря на все перенесённые страдания, а может быть, именно потому. То, что не увидали твои дети, жена, сестра, отец и мать, твои племянники и племянницы, досмотри и дорадуйся ты! В этом наслаждении нет ничего позорного, наоборот, оно даже в какой-то степени обязательно — то, что называют "свершением", когда мечут верх скирда. "Мы ведь выехали все из деревни и ещё помним эти деревенские термины".

Уже несколько лет сон для Власова не имел былой юношеской свежести. Ему не хотелось, как прежде, поваляться свободные полчаса в постели, когда словно рассматриваешь те грёзы, которые не успел рассмотреть ночью. И чем он меньше спал, тем больше он был доволен сам собой. Вот и сегодня, несмотря на это письмо!

Для него чудесным и необыкновенным сном стал день, каждый и благословенный день его жизни. Вчерашний день он вспоминал как нечто удивительное, поражающее, нечто наполняющее его существо наслаждением и тонким чувством восторга. Он был уверен, что для тех, кто хоть раз испытал это чувство, оно становится такой необходимой потребностью, что они начинают предпочитать его всякой другой жизненной радости, желая возможно чаще вызвать его.

И в ещё сильнейшей степени это относилось к каждому новому дню, который он встречал с бьющимся сердцем и с широко распахнутой душой. Иначе его жизни нет никакого оправдания!

И так как в силу случайности эти дни его протекали в Москве, то видеть и ощущать Москву для него было первой и последней целью, целью, пред которой бледнело всякое иное желание, угасало всякое другое чувство, исчезало всякое иное пламя страсти. Он знал, что живёт в такую историческую эпоху, когда внешние условия в высшей степени благоприятствуют развитию скрытого зародыша любви к этому великому и многоумному, как Одиссей, городу.

Но он понимал также, что в развитии этой любви есть доля и его заслуги. Как-никак он много работал в этом городе, поседел в трудах, многому научился и многих научил многому хорошему. И теперь, когда эта сильная любовь к родному и милому городу наполняла его сердце робостью, стыдливостью и таинственностью,

--">