Юрий Маркович Нагибин - Бабье царство

Юрий Нагибин Бабье царство

Титры идут на фоне яблоневых садов, изнемогающих под избытком золотистого груза, потом — садов, облетевших, голых. И на черную голизну ветвей мягко и густо ложится снег; ровная сияющая белизна накрыла купы деревьев, и вдруг оказывается, что это не снег, а весенний яблоневый цвет. Когда же кончаются титры, то радостный вид цветущих садов сменяется… пожарищем. Горят, гибнут в гигантском костре войны прекрасные суджанские сады.

Крестьянская изба-пятистенка. В чистой горнице немецкий солдат бреется перед зеркальцем, прислоненным к горшку с геранью. Другой солдат ставит пластинки на граммофон с большой трубой. Сквозь хрип и скрежет слышится сентиментальная немецкая песенка: «Tranen mur Tranen da fliBen darnieder». Еще один солдат спит, отвернувшись к стенке, четвертый солдат притиснул в угол худенькую светловолосую девушку с тонким, тающим лицом и, заглядывая в записную книжку, обучается русскому языку.

— Mleko…

— Не так… — тихо говорит девушка, — Надо: молоко…

— Kurka, bulka, mjed…

— Не так… курица… булка… мед…

— Devotscka, davai! Девушка молчит.

— Nuh?!

— Не знаю, — прошептала девушка.

— Schneller! ^[1]

— Девочка, давай! — послышалось, как из-за края света.

— Davai, davai! — с хохотом немец хватает девушку за руки и тянет к себе.

Девушка сопротивляется. Тогда солдат грубо стягивает ее с лавки и тащит к лежанке.

— Schweinerei! ^[2] — в сердцах проговорил солдат, брившийся у зеркальца. На худом интеллигентном лице — отвращение.

— Ich werde deiner Braut schreiben^[3], добавил сентиментальный солдат.

— Das ist nur ein Schrazchen! ^[4] оправдывается их приятель, но его набухшие кровью виски подсказывают, что это вовсе не шутка…

* * *

…На призбе соседней избы сидят четыре женщины: старуха Комариха с лицом как печеное яблоко; средних лет, сухощавая, с кирпичным по смуглоте румянцем Анна Сергеевна; молодая Настеха, высокого роста, широкоскулая, дородная, с сонным обвалом век Надежда Петровна Крыченкова. Сейчас ее сильное лицо кажется не сонным даже, а будто закаменевшим.

Женщины, несмотря на теплый день ранней осени, одеты жарко, рвано и грязно: головы туго замотаны старыми платками, будто на току, когда реют хоботья и полова; драные ватники и длинные юбки с захлестанными подолами скрывают фигуру.

Разговаривая, они не глядят друг на дружку, а прямо перед собой. Из окна пролился бархатный рыдающий голос и смолк.

Комариха. У нас немец куды против всех тихий, уважливый…

Сергеевна. В Коростельках опять четверых повесили: двух мужиков, бабу и малова…

Настеха. Ау нас мода на конопляные воротники еще не завелась…

Комариха. Я ж и говорю: повезло на немца — мягкий, обходительный…

Из дома выходит сентиментальный солдат, на ходу расстегивая штаны.

Не обращая внимания на женщин, начинает мочиться, силясь угодить за кювет. Преуспев в своей шалости и справив нужду, солдат с шумом пускает ветры и убегает по своим делам.

— Одно слово: правильный немец! — с чувством заключает старуха Комариха.

Вышел интеллигентный солдат. Вежливо кивнул женщинам, но не получил даже малого ответного привета с их мгновенно омертвевших лиц. У солдата обиженно дрогнули губы, он быстро зашагал следом за товарищем.

Из дома раздался хилкий, будто мышиный писк, возглас страха и беспомощности. Что-то сдвинулось, упало, стеклянное разбилось.

Комариха. В Медакине гарнизон стоял… Шестерых баб забрюхатили. Троих дурной наградили…

Сергеевна. А у нас вроде никто еще не понес…

Настеха. А ты почем знаешь?

Комариха. Золотой нам достался немец!

Снова слышится жалкий, какой-то придушенный вскрик.

— Никак Дуняшу насилят?! — охнула Сергеевна.

— Ах, ироды, она ж дитя!.. — вздохнула Комариха.

— Беспременно руки на себя наложит! — сказала Сергеевна.

Настеха сжала челюсти, молчит.

— Она Кольки моего невеста… — проговорила Надежда Петровна.

— Пропади все пропадом! — горестно сказала Настеха В вырезе двери соседнего дома мелькнуло светлое платьице Дуняши и скрылось — будто махнул кто белым платком, взывая о помощи. Видимо, немецкий солдат поймал ее за руку и втащил назад в избу. Надежда Петровна вскочила.

— Ах, сволочи! — взрыднулось в ней.

Она хотела кинуться к дому, но Анна Сергеевна повисла на ней, а Комариха бросилась в ноги и уцепилась за ее подол.

— Сказилась?.. --">