Даниил Александрович Гранин - До поезда оставалось два часа

место…

— Спасский собор, — сказала Поля. — Его восстановили. Когда я в школе училась, мы тут шампиньоны собирали во дворе.

«Да, да, — повторял про себя Филенков, — Спасский.»

Он осторожно посмотрел влево: вниз под гору сбегал переулочек, усыпанный палым листом, и там, в конце, холодно блестела река. И это он тоже знал. Он видел это, казалось бы, впервые, и тем не менее знал, что тут есть улица, которая спускается к реке.

— Да, да, — произнес он вслух.

— Что это с вами? — спросил Гуреев.

— Подожди, — буркнул он.

Они о чем-то заговорили между собой, Поля и Гуреев, а Филенков растерянно оглядывался, ничего не понимая.

Внезапно его лицо, шею охватило жаром: господи, да ведь он жил здесь! Когда-то. В детстве. Название этого города вдруг совместилось с полузабытыми рассказами матери. Родители привезли его, когда ему было полгода, и они жили тут с год, а то и больше. Мать, еще девушкой, часто жила здесь у родных, и здесь произошел ее роман с отцом: они случайно встретились. Она была совсем девчонкой, а отец был женат — сколько ж ему было? Он бросил свою семью и остался с ней, нет, не то, он увез ее. Или остался? А потом, когда родился сын, они приехали сюда и поселились, затем что-то произошло с матерью, отец запил. Затем еще что-то случилось, и они уехали отсюда и больше не возвращались. Что же случилось, что-то очень важное, — когда родители вспоминали об этом, отец брал мать на руки, и они чему-то смеялись. «Кошкины вы дети!» — кричал дядя Тетя… Господи, ведь был же дядя Тетя, пузатый, перепоясанный ремнями старик.

Филенков ужаснулся тому, что только сейчас вспомнил этого человека, который без конца с ним возился, сразу вспомнился его огромный мягкий живот и как они ползали по его животу вместе с Ленкой. О Ленке он тоже никогда не вспоминал, она   умерла совсем маленькой… Беззубый рот… И голубенькие глазки, как у Поли.

Он всматривался в соседние дома, как бы примериваясь. Если это место сохранилось в памяти, значит, они жили где-то здесь, поблизости, может, на той кривой улочке, и там еще остались люди, которые знали его родителей. Но как их найти? И спросить не у кого. Когда-то, давным-давно, пришло письмо о смерти тетки, маминой сестры. Кажется, отсюда пришло. А может, и не отсюда. Сейчас не вспомнить. Ему всегда было это ни к чему…

Он стоял, боясь пошевелиться, — смутные, зыбкие фигуры каких-то родственников, отцовских друзей появлялись перед ним, еле уловимые очертания, чьи-то пахнущие тмином губы, чья-то холщовая косоворотка с орденом, высокие белые бурки… Может, кто-то из них еще жив, но он, Филенков, никого не знает, все они затерялись в его детстве. Не осталось ни одной фамилии. Как же это так, ведь было же столько народу, всегда в доме шумели, пели, кто-то ночевал, спали на полу, на стульях, откуда-то приезжали какие-то военные, какие-то полярники в длинных блестящих шубах…

Поля дернула его за рукав.

— Что же вы, ругали старину, а сами оторваться не можете, — подколола она и хихикнула, и Гуреев тоже усмехнулся.

— Вот и не угадали, — рассердился Филенков, — я  совсем о другом размышляю, пора снести эти развалюхи. — И тотчас стало стыдно, он не мог понять зачем он врет, зачем он идет с ними в этот выставочный зал, вместо того чтобы остаться здесь.

— Вот мой дом, — показала Поля.

— Ваши родители живы? — спросил Филенков.

— Конечно.

— А они всегда здесь жили?

— Нет, раньше мы жили за мостом, а еще раньше — где-то на хуторе. Не знаю, я была совсем маленькая. А что?

Филенкову нечего было ответить, и он похвалил выставочный зал, оттуда они спустились в кафе, долго сидели там. Филенков томился, не понимая, чего ради он тут сидит, почему не может встать, вернуться к собору, спуститься к реке. Все равно они через час уедут, и вся их игривая болтовня с Полиной лишена смысла.

— Я ведь тут жил, — вдруг сказал он. — Когда был маленький.

Они посмотрели на него и почему-то засмеялись.

— Как же вы забыли? — без интереса спросил Гуреев.

— Начисто, — смущенно сказал Филенков.

Гуреев и Полина переглянулись.

— Да, бывает, — сказал Гуреев снисходительно. — Постфактум.

— При чем тут… а впрочем, это как в одном анекдоте… — И Филенков стал рассказывать старый анекдот, рассказывал он плохо, у него уже ничего не получалось, он злился, стараясь вернуть тот легкий, беспечный настрой, и не мог.

По дороге к вокзалу Филенков сказал:

— Вы идите, я вас догоню.

Он свернул в магазин, --">