Василий Васильевич Каменский - Василий Каменский . Проза поэта

выбегают из рощ на зеленый простор лугов, берутся за ветки, как за руки, и пляшут, и кружатся чудесными хороводами по цветистой траве, сияющей росинками-радостинками.

Или, может быть, Май — это самая красивая, одна-единственная сказка, которую слушают вместе и букашки, и звери, и птицы, и люди, и все глубоко понимают ее — любимую.

Ах, Май, Май!

Серебряные стрелки, серебряные стрелки!

В полдень,

на речушке Извивушке,

на дощатом плотике,

под зелеными грусточками,

схоронившись от жары,

я лежу.

И, прислонившись

носом к самой воде,

я гляжу на зеленое дно,

и мне все ясно видно.

Вот из-под плотика

выплыли остроглазые

рыбки и,

сверкнув серебром, убежали.

Из-под камешка

вдруг выскочили пузырьки,

бусами поднялись наверх

и полопались. Кто-то

прошмыгнул в осоку

и оставил мутный след.

Где-то булькнуло.

И под плотик пронеслась

стая серебряных стрелок.

Успокоилось.

Рука течения снова

спокойно стала гладить

зеленые волосы дна.

На солнечном просвете

сквозь кусты в воде

что-то — мне не видно что —

беленькое, крошечное

заиграло радужными лучами,

как вечерняя звездочка.

У! Из-под плотика выплыла

целая туча рыбешек.

И вот потянулись вперед,

рассыпались, зашалили,

точно только что выпущенные

школьники из школы.

Ужо подождите учителя —

старого окуня

или учительницу —

зубастую щуку,

они вам зададут!

Ото! Все разбежались.

То-то. Кто куда?

Потом все — откуда? —

снова столпились

и побежали дальше.

Над головой веретешко

пролетело, за ним кулик.

Ветерок подул,

закачались кроткие,

зеленые грусточки

над речушкой —

Извивушкой.

Хлюпнула вода под плотиком,

стрельнула серебряная

быстрая стрелка

и запуталась в шелковых

ленточках осоки.

Ну вот… Ах ты!..

Вот напугала дикая:

чуть не в нос стрельнула

шальная стрелка.

Я даже отскочил.

Дни мелькают быстро, весело и пестроцветно, точно юркие, разыгравшиеся мальчишки один за другим перевертываются через голову.

С утра я начинаю на разные лады распевать песни, которые нигде не слышал, и сам придумываю слова и сейчас же забываю их.

Часто мы поднимаем спор с Иоилем:

— Иоиль, — кричу во все горло, — я старше тебя, разве ты это не видишь?

— Нет, нет, — отвечает Иоиль, — я старше тебя.

— Нет, я!

— А нет, я!

У меня доброе сердце, и я уступаю первый, но с маленьким условием:

— Ну ладно, Иоиль, я согласен, что ты старше меня, но только на один год. Хорошо?

— Хорошо.

Я прекрасно лазаю по деревьям и каждый раз проделываю это с огромным удовольствием.

Особенно, когда есть ветер, положительно не могу удержать себя: я выбираю самое высокое дерево, взбираюсь на верхушку и, сильно раскачиваясь, нарочно подставляю лицо порывам ветра.

Однако мое мальчишество ничуть не мешает мне быть взрослым в свое время. Оно искренне делает меня счастливым и сильным.

В порывах ветра я часто слышу мудрые песни о безудержной воле. И, главное, так я ближе и глубже ощущаю радость жизни.

Кто осудит меня за то, что я весел и счастлив? Никто, да.

А я смело осуждаю всех печальных и несчастных.

Осуждаю вас, несчастные, за то, что вы безжалостно оскорбляете горестными слезами свою прекраснейшую Мать-Землю, которая позвала вас на радостный пир жизни. Осуждаю и за то, что знаю, как люди стыдятся видеть самих себя по-детски веселыми, вольными и не стыдятся показать друг другу своих жалких слез взрослых рабов; слез, оскорбляющих прекраснейшую Мать-Землю, которую воспевают птицы, украшают цветы, любят дети и радуют лучи солнца.

О, Земля!

Смотри: я скорблю твоей скорбью за взрослых печальных гостей, оскорбляющих тебя, лучезарную…

О, Земля, Земля!

Смотри: зато я люблю тебя горячей, истинной любовью желанных гостей-детей и радуюсь твоей радостью за них, величающих тебя, мудрую, родную, жизнедатную.

Я пляшу, кружусь от веселья, падаю на землю, целую каждую травинку, каждый листочек и так крепко и много целую землю, что потом она долго хрустит на зубах, а я, как птица, беззаботно распеваю свои --">