Илья Михайлович Лавров - Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры

РАССКАЗЫ

Выигрыш

1

Паровоз загудел. Проводники стояли в открытых дверях. Они были в черных шинелях и держали свернутые желтые флажки. Пассажирский поезд Москва — Чита тронулся.

Проводник шестого вагона долговязый Коля Бричкин глянул на пятый вагон и увидел флажок в руке Гали Гетман. Самой Гали не было видно, но он представил себе ее румяные пухлые щеки, черный берет на пушистых русых волосах и щеголевато начищенные сапожки. Курносое, толстогубое лицо Бричкина посветлело…

Земля была сырая, в лужах плавали рыжие листья. Тучи клубились, как дым паровоза. Проносились ржавые рощи, с веток падала листва.

Бричкин с удовольствием вдыхал запах увядания. Ветер трепал пряди волос, они скручивались в кольца и со всех сторон ползли на околыш фуражки. Фуражка словно обросла ими, так и казалось, что ее нелегко выдрать из кудрей.

В тамбур вышел сменщик Бричкина — Василий Полынин, степенный, похожий на цыгана красивый мужчина лет тридцати восьми.

— Эх, как пахнет ветер! — проговорил Бричкин. — Люблю я все-таки осень…

— Опять за свое, — проговорил Полынин звучным, солидным баском: — Весной твердишь, что больше всего любишь весну, зимой — зиму, а летом — лето.

Бричкин посмотрел на него счастливыми глазами и рассмеялся:

— А это, пожалуй, ты верно заметил. Дорога, дорога! — вздохнул он радостно. — Лечу как птица!

— Цыганщина, — нахмурился Полынин. — Осточертела мне твоя дорога. Все время уезжаешь из дому. Как бездомный бродяга, живешь на птичьих правах. И расходы в дороге — вдвойне.

— А я вот никуда не уезжаю, — сказал Бричкин, глядя на мелькнувшую зеленоватую речушку и редеющие золотистые березняки. — Я все время дома. Ведь не за границу едем. По своей земле катим! И люди свои в вагоне.

— Ну, замолол… — оборвал Полынин. — Идем, ревизор сейчас билеты начнет проверять.

…Долго еще виднелось над Ярославлем небо в зареве электрических огней. Блеснула во тьме, поманила осенняя Волга.

В полночь остановились перед станцией: семафор был закрыт. Бричкин зажег свечу в фонаре и спрыгнул с подножки на захрустевшую щебенку. Пассажиры спали, никто не вышел. Густой мрак покрывал пустые поля, дул сильный ветер, лес черной чащобой подступал к железной дороге, тревожно шумела листва, кропил дождичек. Впереди тяжело посапывал паровоз, точно запыхался от бега, прилег.

Фонарь качался около ноги, освещая только сапог. От соседнего вагона к Бричкину полз над самой землей огонек, блики играли на щеголеватых сапожках. Они звучно поскрипывали, словно ступали по снегу. Прикрыв глаза, Бричкин слушал это приближающееся: скрип, скрип, скрип…

— Что-то не приймают нас, — грудным, звучным голосом проговорила Галя, — хиба, не понравились мы?

И эта смесь украинских и русских слов казалась милой Бричкину.

— Да, уже на полчаса опаздываем. — В темноте не было видно, что по лицу его расплылась улыбка.

— Глухо-то как… Осень вже поздня, — тихо проговорила Галя. — И куда тильки нас судьбина не заносить!

— Интересно это, — возразил Бричкин.

Фонари, поставленные у ног, освещали мокрый гравий и сапоги.

— Как тебя по-украински зовут? Галю? — спросил смущенно Бричкин. — Га-а-лю, — протянул тихо, — так, по-моему, гораздо лучше, чем Га-ля.

— Галя или Галю — толк один, зови хоть горшком, тильки в печь не сувай, — усмехнулась Галя.

— А где ты родилась?

— На Одессщине. Есть такая станция — Гайворон. Не слыхав о такий? Мамо умерла, а батько и сейчас там. Стрелочник. Сады у нас богатые, яблуки видрами продають. А я вот третий год проводником по разным --">