Гавриил Николаевич Троепольский - Собрание сочинений в трех томах. Том 2.

незамысловатую песню «хвать вора! хвать вора!». В нескольких шагах от ребят забывшийся в своей страсти перепел-самец, приближаясь к самке, хрипел в траве: «Вжжа-вва! Вжжа-вва!» Майский жук с разлету ударился в грудь Вани Крючкова. Тот ловко схватил его и стал рассматривать на ладони. Жук опамятовался, пощекотал ладонь, расправил крылья и деловито зажужжал дальше, в ту же сторону, куда летел. Некоторое время Ваня задумчиво смотрел вслед жуку, а потом сказал:

— На работу полетел, должно быть… Куда захочет, туда и летит. — Он вздохнул и добавил: — Жуку хорошо.

— А тебе плохо? — спросил Ухарь.

Ваня не ответил. Он лишь ухмыльнулся, посмотрев на товарища. Не переспрашивая, Ухарь заговорил с оттенком бахвальства:

— А я вот тоже — куда хочу, туда и полечу.

— Ой ли? — недоверчиво произнес Ваня и засмеялся.

— А то как же? Думаешь, батькиного ремня испугался?.. Мне, брат, на днях батька-то вкладывал горячих. Ох и вкладывал! И сейчас спина ноет… Напоследок дугой по спине навернул.

— За что же это он так-то? — спросил Ваня.

— Не скачи, говорит, на мерине… Так вот и послушаюсь, думает. — И Ухарь посмотрел на Ваню так, будто хотел добавить: «Вот какой я!»

— Ты — такой! — с тонкой издевкой воскликнул Ваня. — Ты все можешь.

Но Ухарь, видимо, не понял иронии и самодовольно подтвердил:

— А то как же? Такой.

По всему было видно, что эти два парня не друзья, а просто так — вместе едут кормить лошадей в ночное. Они спешились у лощины, свернули цигарки и молча вглядывались вдоль полевой дороги, держа лошадей в поводу. Ждали Володю.

Когда тот подскакал, прикурили и поехали дальше.

С цигарками во рту они казались себе взрослыми, поэтому некоторое время молчали и сосредоточенно дымили, причмокивая и смачно сплевывая в сторону. Но вот Ваня затянул чистым и приятным тенорком: «Потеряла я колечко, потеряла я любовь…» Пели нестройно, но зато громко (если бы не Крючков, то у них ничего бы и не вышло). В вечерних сумерках далеко разносилось их пение, заглушая перепелов. Им и хотелось кричать изо всех сил, чтобы слышно было на все поле.

Совсем уже темно стало, когда ребята подъехали к табору.

Около огонька сидели человек шесть мальчиков. Они повернули головы в сторону приехавших, а те трое быстро соскочили с лошадей, сбросили зипуны, заменявшие седла, отвели лошадей в сторону и подошли с уздами в руках к огоньку. Ребята сидели вокруг Виктора Шмоткова, парня с птичьим лицом. Он продолжал что-то рассказывать, а все остальные слушали, изредка вставляя замечания. Рядом с Виктором, накрывшись зипуном и поджав ноги калачиком, улегся Володя Кочетов. Когда он высовывал голову (в самых интересных местах рассказа), то светом костра озарялось его лицо. Больше четырнадцати лет ему дать нельзя. Русые, аккуратно подрезанные волосы свисали из-под картуза ровным кружком. Немного насмешливые глаза, прямой невысокий лоб, а в округлых пухленьких щеках было что-то девичье. Ребята постарше иногда так и обращались к нему: «Володька, красавица моя, — прикурить!»

Петька Ухарь неподвижно смотрел на огонь, положив картуз на колени. Его кудрявая голова возвышалась над всеми, а лицо выражало явное превосходство: он — самый старший из ребят и сын самого богатого на селе мужика. Петькину лошадь отгоняли от хлебов, даже прикуривали ему цигарку, когда он прикажет, и подчинялись беспрекословно. Только Ваня Крючков держал себя с ним как равный.

Ваня тоже слушал рассказ Витьки, потряхивая рваным зипунишком. Шестнадцатилетний Ваня — сирота. Но не было на его лице ни забитости, ни покорности, присущей деревенскому сироте. Наоборот, во всех движениях проскальзывала какая-то не юношеская степенность. Зато если он хохотал, то до слез. Если же в воскресные дни он играл с ребятами в казанки, то редко проигрывал. Но Ваня всегда недоедал, что видно было и по его бледноватому лицу. Еще десятилетним мальчишкой он продавал казанки на хлеб — казанок стоил кусок хлеба шириной в ладонь, — а потом их же и выигрывал. Глазомером, необходимым в этой игре, он обладал удивительным. Была, впрочем, у него и другая расценка: сто горошин за казанок. Тогда он зарабатывал даже на полный суп для всей многочисленной и бедной семьи дяди, у которого жил с малых лет. А что стоило тому же Петьке Ухарю тайком от отца насыпать полный карман гороха из закрома, обменять на казанки и играть себе на здоровье целое воскресенье? Ничего не стоило.

--">