Лев Григорьевич Якименко - Судьба Алексея Ялового

Судьба Алексея Ялового

ОТ АВТОРА

Когда я перечитал свои повести «Всё впереди», «Куда вы, белые лебеди?..», «Жеребенок с колокольчиком», то увидел: написанные в разное время, они — единая книга, книга судьбы. Одной судьбы. Одной жизни. И не только потому, что в них единый герой — Алексей Яловой, что есть определенная последовательность, связь, обусловленность событий, но и по общей тональности, по отношению к жизни или, точнее сказать, по восприятию действительности, по характеру понимания, по всему тому, что создается как результат размышлений, поисков и наблюдений.

Поколение, к которому я принадлежу, осознало себя исторически на фронтах Отечественной войны. Поэтому какие-то особые, неповторимые черты времени соединяют нас, юношей и девушек, шагнувших из школьных классов, студенческих аудиторий на фронтовые дороги.

Нас не так уже много осталось. По статистике, из каждых ста юношей рождения 1921—1922 годов осталось три человека. Но оставшиеся должны, хотят, не могут не говорить о «вернувшихся с войны» и о тех, «кого зарыли в шар земной», как сказал в своем стихотворении Сергей Орлов.

Прежде всего мы услышали поэтический голос этого поколения. В прозе оно заговорило значительно позднее, но заговорило так, что без книг, написанных моими сверстниками, невозможно представить современную литературу.

Ф. Абрамов, М. Алексеев, А. Адамович, А. Ананьев, В. Астафьев, М. Годенко, О. Гончар, Ю. Гончаров, Г. Бакланов, С. Баруздин, В. Быков, Ю. Бондарев, С. Крутилин, И. Мележ, В. Росляков…

Назвал я далеко не всех (и только прозаиков), но общим при всей разности дарования было стремление возможно полнее выразить свой жизненный опыт, свое понимание времени.

Об этом очень хорошо и поэтично сказал К. Ваншенкин:

«В последние годы некоторые поэты, даже критики стали писать прозу, и с непривычки очень хорошо, пронзительно точную, со знанием дела, совершенно игнорируя законы жанра, сюжет и проч. У них есть одна госпожа — госпожа Достоверность, и они поклоняются только ей одной. Их рукой движет долг, копившееся острое желание, страстная потребность рассказать о себе, о своей жизни и судьбе, о своем поколении, о сверстниках, об особенностях своего поколения или просто местности, где вырос автор. Что может быть благороднее, человечнее, естественнее этого права, этой задачи? «И тут кончается искусство, и дышит почва и судьба» — сказано о таких книгах».

Я бы рискнул эту характеристику некоторых книг, точнее, определение побудительных мотивов творчества перенести на большую часть литераторов моего поколения, военного поколения, как его часто называют в критике.

Не нам мериться самолюбием. Действительно, хочется успеть сделать все, что возможно. Чтобы не забылось, не забылось и не ушло пережитое.

И когда я думаю о своих сверстниках, о товарищах по литературному делу, мне кажется, что все вместе мы пишем историю своего времени, что только искусство оставляет наиболее впечатляющую память о человеке, «летящем во времени».

Особенностью же того поколения, о котором я говорю, является необычайно острое сознание сопряженности твоей личной судьбы с судьбой общества. «Твоя» жизнь, «твоя» биография осмысливается как одно из явлений исторического времени.

Не случайно, что «биография» лежит в основе многих произведений современной прозы. Когда вы читаете повести и романы Ю. Бондарева, «Горячий снег» например, и видите бесконечную снежную степь, горящие немецкие танки, артиллеристов у стреляющих орудий, а во время похода, жестокого боя остаетесь наедине с лейтенантом Кузнецовым, вы чувствуете обжигающую достоверность. Или вспомните давнюю книгу «Танки идут ромбом» А. Ананьева, «Пядь земли» Г. Бакланова, «Третью ракету» В. Быкова, «Повторение пройденного» С. Баруздина, «Лейтенанта Артюхова» С. Крутилина, «Зазимок» М. Годенко, «Один из нас» В. Рослякова…

«Биография» может выражаться и непосредственно, в прямом «исповедальном» голосе героя, и опосредованно, в объективизированном повествовании, но в основе будет та «подлинность» и «почти документальность», которую не всегда определишь даже стилевым анализом, но которую чувствуешь так же, как чувствуешь воздух, которым --">