Марк Соломонович Гроссман , Владимир Иванович Одноралов , Александр Васильевич Куницын , Владилен Иванович Машковцев , Анатолий Гаврилович Рыбин , Михаил Федорович Шанбатуев , Борис Михайлович Мещеряков , Валерий Владимирович Тряпша , Михаил Давыдович Львов , Геннадий Федорович Хомутов , Александр Николаевич Филатов , Ефим Григорьевич Ховив , Виталий Николаевич Трубин , Оксана Сергеевна Булгакова , Мария Викентьевна Верниковская , Анатолий Дмитриевич Головин , Альманах «Каменный пояс» , Владимир Яковлевич Бухарцев , Александр Владимирович Терентьев , Анатолий Григорьевич Пшеничный , Леонид Николаевич Забалуев , Л Дружинина , Вениамин Цыганов , Станислав Александрович Слепенков , Анатолий Филиппович Камнев , Тамара Александровна Никифорова - Каменный пояс, 1985

дальновидная, умная женщина, с которой мне довелось познакомиться вскоре после возвращения с «малой войны». На квартиру Зои Сергеевны меня привел ее муж Алексей Нахимович Пантиелев, ведавший тогда отделом литературы и искусства главного журнала РККА — «Красноармеец». Хозяин представил гостя жене и, предварительно накормив домашней снедью, попросил почитать стихи.

Мне показалось, что чтение не произвело большого впечатления на Зою Сергеевну и она не возражала мужу всего лишь из-за соображений такта.

И вот в Ригу пришла телеграмма, подписанная Кедриной, возглавлявшей тогда один из отделов журнала «Октябрь».

Слова депеши были торжественно-тревожны, и к моей радости (шутка ли — телеграмма из прославленного ежемесячника!) примешивалось неясное ощущение тревоги.

В телеграмме было сказано:

«СРОЧНО ШЛИТЕ ОБОРОННЫЕ СТИХИ».

Вскоре выяснилось, что к выбору адресата имел прямое отношение Степан Петрович Щипачев, член редколлегии «Октября», глава его поэтического отдела.

До сих пор я храню в душе сыновнюю благодарность к этим двум примечательным людям. Даже не столько за то, что они в неспокойные дни предгрозья вспомнили о существовании мало кому известного литератора. Существеннее другое: эти мудрые, много повидавшие на своем веку литераторы уже тогда острее других ощущали нависшую над страной опасность и делали все зависящее от них, чтобы подготовить своих читателей к грядущим тяжелым испытаниям.

В стихотворении «22 июня 1941 года», написанном на войне, Щипачев говорил:

Такою всё дышало тишиной,

Что вся земля еще спала, казалось.

Кто знал, что между миром и войной

Всего каких-то пять минут осталось!

Я о другом не пел бы ни о чем,

А славил бы всю жизнь свою дорогу,

Когда б армейским скромным трубачом

Я эти пять минут трубил тревогу.

Нет, полагаю, Степан Петрович возводил на себя напраслину: он «знал» и «трубил», в этом нет сомнения.

В те дни, о которых речь, я знал поэта лишь по книгам и портретам. Мне нравились его строки — прозрачные, немного неловкие порой, но полные чистоты и нежности. Внушали симпатию книжные изображения его лица — благородные черты уральского крестьянина, собственным трудом и талантом дошедшего до высот культуры.

Я, разумеется, послал стихи в журнал, и они вскоре были напечатаны.

* * *

Двадцать второго июня 1941 года — в окна еще только брезжили первые лучи солнца — мне на квартиру позвонил Василий Петрович Московский, мой редактор, и сказал, ничем не выдавая волнения:

— Старик, немедля получи оружие — и ко мне! Война!

Мне незадолго до того исполнилось двадцать четыре года, и, может, потому сборы заняли немного времени. Уже через четверть часа, ввинтив «кубики» младшего политрука в петлицы и перекинув через плечо ремешок пистолета, я входил в кабинет Василия Петровича.

Он без лишних слов передвинул по столу командировочное предписание: мне надлежало тотчас отправиться в части Митавского гарнизона.

За окнами редакционного дома уже слышались взрывы бомб, на гранитных мостовых мотало танки, и траки их высекали из камней непривычный огонь.

Скорбный путь на Восток

Двадцать четвертого июня я был уже в частях Елгавского гарнизона, а одиннадцатого июля оказался в Новгороде. Хотел бы заметить с самого начала, что точные даты событий или публикаций, фамилии бойцов и нумерация частей — совсем не свидетельство моей отменной памяти, — она у меня никуда негодная. Просто я сохранил документы и записи, все подшивки газет, в которых работал на двух последних войнах.

Мы отходили на восток, отбиваясь из крайних сил, и немецкая броня вгрызалась нам в тело и душу, проклятая, ненавистная сталь Геринга и Гудериана.

Расплывчатые, в дыму пожаров и бомбежек, вспоминались оставшиеся за спиной жестокие дни войны.

Первого июля 1941 года пала столица красной Латвии Рига. Эшелоны наших штабов и наших семей отходили со станции под грохот бомбежек и хрипение неприятельских пулеметов.

С огромными, почти непосильными перегрузками работали тогда наши железные дороги! С запада на восток, навстречу дивизиям и маршевым пополнениям, мчались эшелоны с демонтированным оборудованием и заводским народом. Из фронтовых зон вывезли две с половиной тысячи предприятий и восемнадцать миллионов человек.

Однако в --">