Исаак Григорьевич Гольдберг - То, что вспомнилось

Ис. Гольдберг То, что вспомнилось (Листки о 1905 г. в Иркутске)

Иркутск был провинцией, далекой провинцией. И здесь по шаблону нужно было бы, чтоб все утопало в тине обывательского бытия. Мирное житье провинциальное, казалось бы, должно было течь невозмутимо и уныло, как почти по всей провинциальной, избяной, на при четверти деревенской Рассее. Но наша сибирская, и, в частности, Иркутская провинция была чуточку иной, слегка отменной, своеобразной. Ведь это сюда по «владимировке», а по-нашему, по-сибирски — по московскому тракту шли этап за этапом партии ссыльных. Они оседали вокруг Иркутска, попадали частью в самый Иркутск. Они давали жизни новый тон, правда, слабый, но всегда заметный, но кой-где ярко и остро ощутимый.

И наша провинция окрашивалась несколько ярче, чем те унылые российские мещанско-сонные уезды.

У нас были «старики». Политические ссыльные. Вокруг них мы, юные, начинающие жить, находили своеобразную атмосферу, отличную от той, к которой привыкли в повседневности.

«Старики» жили двойственной жизнью: они принимали легальное участие в местной общественной жизни, сотрудничали в местной прессе («Восточное Обозрение»), работали в Восточно-Сибирском Отделе Географического Общества, принимали участие в культурно-просветительных начинаниях того времени. И в то же время возле них группировалась молодежь, шла нелегальная работа социалистических партий.

Оторванные огромными расстояниями от центров, мы, благодаря этим «агентам революции», которых беспрестанно посылало сюда царское правительство, не теряли связи с настроениями, которые волновали и баламутили далекий большой мир.

Здесь проживали обломки «Народной Воли», еще полные энергии и не сдающиеся в ссылке. Были ссыльные позднейших лет — пионеры социал-демократии. В эти годы жил в Иркутске непримиримый и острый Махайский — родоначальник «махаевщины»^[1]. Учащаяся молодежь и рабочие — особенно, железнодорожные и печатники, а также приказчики — вот был материал, из которого формировались местные эсдековские и эсеровские организации.

В городе существовали «гнезда», вокруг которых группировалась партийная и сочувствующая публика. У социал-демократов такими гнездами была квартира семьи Лакуциевских, «коммуна» Амосовых, квартира М. А. Цукасовой; у социалистов-революционеров квартиры Клещевых, Г. М. Фриденсона и С. А. Чекулаева. Это были своеобразные полулегальные партийные клубы, где вечно кипело, шумело, бурлило молодое. Поближе к железнодорожникам, в Глазковском иредместьи, на переселенческом пункте, у Сосиных и Мерхалевых было пристанище для приезжей партийной публики независимо от группировки...

К пятому году в Иркутске была уже оборудованная «техника» и у эсдеков и у эсеров. Правда, социал-демократы практиковали еще фотографирование номеров «Искры» для распространения, но собственные издания-листовки и прокламации печатались в нелегальной типографии.

К пятому году у тех и других было уже несколько провалов: обе «секретки» (коридоры с одиночными камерами) иркутского тюремного замка перевидали в своих стенах много местных революционеров.

Пятый год нашел в Иркутске хорошо организованные кадры революционеров.

* * *

Встряхивая слежавшиеся пыльные листы иркутских газет за 1905-й год, бужу в памяти то, что видал, что перечувствовал в яркие, незабываемые дни Первой Революции.

Клочки моих воспоминаний не претендуют на какую-нибудь исчерпываемость. Они только выхваченные, неполные звенья из могучей железной цепи дней девятьсот пятого года.

Может быть, эти звенья кому-нибудь помогут при восстановлении всей цепи.

1. «Шум на галлерее».

На пасхальной неделе 1905-го года иркутяне в этаком празднично-приподнятом настроении прочитали в «Восточном Обозрении» следующую лаконическую заметку в хронике:

«Спектакль в городском театре в понедельник, 18-го апреля пришлось прекратить в начале 4-го акта, вследствие производившегося публикой на галлерее шума».

Иркутяне прочитали эту заметку, помотали головами и лукаво посмеялись.

Собственно говоря, прекращение спектакля вследствие шума на галлерее вовсе не представляет собою такого события, чтоб вспоминать о нем теперь, спустя двадцать лет. Кому какое дело до того, --">