Вячеслав Викторович Сукачев - Любава

Колька, как почувствовал, затормозил.

— Ишь ведь как, — забеспокоилась Пелагея Ильинична, — ты, дева, поаккуратней там будь. Не дай бог что случится, так ведь нас с Митрием осиротишь.

Любава мельком глянула на Митьку, аккуратно схлебывающего горячие щи, и улыбнулась. Словно почувствовав это, Митька поднял голову, и встретились их взгляды, и столько добра и любви к себе впервые разглядела Любка в его глазах, что вдруг неведомым жаром охватило ее, и она невольно прижала ладони к запылавшим щекам.

А в это время кто-то мимо окна прошел. Хлопнула калитка, послышались шаги на крыльце, и в дверь негромко постучали.

— Да, — в один голос откликнулись Пелагея Ильинична и Митька, обернувшись к дверям. В Макаровке в двери никто не стучал, кому надо было — так заходили.

Когда через порог перешагнул высокий, как-то странно улыбающийся человек в хорошем пальто и кроличьей шапке с козырьком, Митьке показалось, что он уже где-то встречался с ним. И улыбка у человека вроде бы знакомой была, располагающей к нему, но сердце у Митьки вдруг сжалось и ухнуло куда-то вниз. Припомнил Митька, что так же ухнуло оно у него однажды, когда он мотором мимо порожка Буркан проносился.

— Вы к кому? — первой нашлась и спросила Пелагея Ильинична, пристально вглядываясь в гостя.

— Это ко мне, — встала Любава из-за стола. Бледная, с тяжело вздымающейся грудью, смотрела она на гостя ласковыми и грустными глазами, не двигаясь с места. — Я сейчас, на одну минутку, — едва слышно прошептала она и пошла к двери, низко опустив голову.

— Извините, — опять улыбнулся гость Пелагее Ильиничне и Митьке, в растерянности замерших у стола, и вышел вслед за Любавой.

— Ничё не одела, — сказала немного погодя Пелагея Ильинична, — еще застудится…

Жадно, с болью вглядывалась Любава в лицо Вячеслава Ивановича, ища и не находя в нем каких-нибудь перемен.

— Люба, как же это? — спросил Вячеслав Иванович.

— Что?

— Ты так внезапно уехала. Я думал, что-нибудь случилось…

— Ничего… — горько сказала Любка и повела глазами по снежным сопкам, по реке и по полоске неба, что с землей смыкалась.

— Мария Иосифовна не имела права… — растерянно начал Вячеслав Иванович, но Любка перебила его и с мягкой ласковостью сказала:

— Нет, Вячеслав Иванович, имела. — И повторила: — Имела она это право.

Вячеслав Иванович с испуганным удивлением быстро взглянул на нее, потом опустил голову и тихо сказал:

— Но ты бы хоть написала… Я беспокоился…

— И все? — напряглась Любка.

— Что? — не понял Вячеслав Иванович.

— Вы… только беспокоились? — Любка усмехнулась.

— Люба… — Вячеслав Иванович смутился.

— Да что теперь. — Она вдруг качнулась, пристально глядя на него. И Вячеслав Иванович увидел, что стоит перед ним совсем другая Любка: гордая и независимая. Еще мгновение смотрела она в его глаза, а потом резко повернулась и быстро ушла в дом, плотно притворив двери за собой.

19

Легкая поземка занялась с утра. Тянуло по дороге холодные искристые снежинки, а за углами домов уже намело снежные свеи. Но небо было чистое, без единого облачка, пронзительно синее, с тонким серпом недавно народившегося месяца.

В первый раз за эту зиму налетели на Макаровку из леса снегири. Пушистые, в чисто-розовых тонах, с шапочкой на голове, расселись на ветвях рябины, прихорашиваются. И льется над селом удивительная музыка их голосов, светлая, чистая, напоминающая чем-то волшебное пение гуслей…

— Давай, Митька, — закричали промысловики уже из машины, — кончай прощания. Сорвется ветер, и будешь здесь неделю куковать.

Митька не откликнулся. Растерянный и жалкий, смотрел он на сухо блестевшие Любавины глаза и старался не замечать ее странной улыбки. Ему страшно было уезжать, но еще страшнее оставаться здесь, подле Любавы.

— Пора мне, Любава, — тихо сказал он, склонившись к ней с потерянной улыбкой, словно прося защиты от кого-то.

— Пора, — повторила Любава, — конечно, пора. Поезжай, Митя. Тебя, видишь, все ждут. Пора ехать. Пора, Митя. — Она все повторяла это слово и смотрела на него странно задумчивыми глазами.

— Ну я пошел, Любава…

— Да, да… Подожди!

Она приподнялась на цыпочках и поцеловала его сухими губами. Едва слышно коснулась, так, что Митька и не понял, дыхание это ее было или губы. Потом отстранилась, и опять эта пугающая --">