Юрий Осипович Домбровский - Возвращение Пиньки

(Мф. 10:36). Домбровский страстно добавляет: «главные»!

Не собирается жениться ни рассказчик в «Хранителе…», ни Зыбин в «Факультете…». И не их одних тяготит семья. В «Факультете…» Штерн с некоторым даже сладострастием рассказывает, в какой ад превратилась его семейная жизнь, и делает предложение Лине. Самая страшная семья, и страшная именно потому, что она семья, — в рассказе 1960-х годов «Только одна смерть».

Но «Возращение Пиньки» не об этом. Оно о женской верности. И не важно, что здесь — верность мужу, пропавшему без вести на войне, а в «Факультете…» — верность мужу приговоренному. Вспомним разговор по душам Штерна с Нейманом: «И вот когда ко мне пришла его жена, такая тоненькая, беленькая, в кудряшках, видать, хохотунья, заводила, я посмотрел на нее и сказал — не-не-не! не по обязанности, не мое это дело, а так, по-доброму, по-хорошему: „Выходите-ка вы, дорогая, замуж. А с разводом поможем“. И знаешь, что она мне ответила: „А что вы с моим вторым мужем сделаете?“ И ушла! Ушла, и все. <…> Нашли ее рано утром на 60-м километре, где-то возле Валахернской, под насыпью. Тело изломало, изрезало, а голову отбросило в кусты. Мне фотографию принесли. Стоит голова на какой-то подставке, чистая, белая, ни кровинки, ни капельки, стоит и подмигивает. Вот тогда меня как осенило. „Вот какую мне надо! Ее! С ее смешком и кудряшками! Но где ж мне такую взять? Разве у нас на наших дачах такие водятся?“»

Если в новеллах о Шекспире носитель «ясности существования» — Шекспир, то в откровениях Штерна им оказывается женщина, и безымянная «со смешком и кудряшками», и Лина: «Как бы я ее потащил на себе, с собой? С ее остротой, холодком, свободой, ясностью, с эдакой женской терпкостью? <…> Я как-то вдруг случайно поднял на нее глаза, поглядел да чуть и не рухнул: такая она сидела передо мной. И вдруг я почувствовал, как бы тебе это объяснить, — высокое освобождение!! Освобождение от всего моего!! От моей грубости, грузности, недоверчивости и уж не знаю от чего! Она такая была свободная, легкая, простая, раскованная, как говорят актеры, что я чуть не взвыл!» Снова театр. Но уж совсем не тот, где на драмах Штерна вдвое увеличивается потребление коньяку в буфете. Это тот мир, который актерствует, представляет историю, «agit historionem», как написано было над входом в «Глобус». И Нина в конечном итоге в «Возвращении Пиньки» играет такую же высокую роль, как героини «Факультета ненужных вещей». И тут в действие вступают звери.

Их Домбровский любил в жизни и любовно писал о них в книгах. Тут и двумя штрихами, но всегда с характером, — лошади в «Державине», и в «Смуглой леди». Тут и удав в «Хранителе древностей». И, конечно же, краб в «Факультете…». Но особенно — кошки. Домбровский был кошколюб и в домашней жизни, и в творчестве. Из жизненного приключения попала в «Факультет…» кошка Кася (реальная Кася была найдена мальчишками в горах под Алма-Атой в 1965–1967 годах и подарена Кларе Турумовой и Домбровскому; Домбровский иногда говорил, что это прирученный камышовый кот; впрочем, рассказывал он, когда-то с ним жила и рысь, как с героем «Возвращения Пиньки»). Кася заменяет Зыбину семью почти так же, как рысь «заменяет» жену Николаю. На следовательский (и женский!) вопрос: «А еще кто с ним жил?» — дед Середа отвечает: «Кто? Кошка жила. Дикая. Кася!» — и не случайно после этого следуют одни из самых трогательных и важных страниц романа — рассказ о жизни Зыбина с кошкой, а сразу после этого — история с яблоками. Проникший в тюрьму апорт, «молодильные яблоки», не меньше, чем краб — символ света, побеждающего нежить.

История с кошачьими, тоже основанная на реальном происшествии, объединяет «Хранителя…» и «Факультет…». Это история найденной золотой диадемы. Об изображенном на ней драконе Домбровский пишет в «Гонцах»: «И все-таки это совсем особый дракон. Он рожден не под небом Индии или южного Китая, а где-то около теперешней Алма-Аты. У индийских и китайских драконов стать гадючья, змеиная, это же — кошка, тигр, и хвост у него тоже тигриный, пушистый, вздрагивающий. Такие тигры еще в тридцатых годах рыскали в балхашских тростниках». Диадема действительно была найдена в погребении на реке Каргалинке в 1939 году, и еще тогда Домбровский писал об этом в статье «Интересная находка» («Казахстанская правда», 1939, 4 октября). «Золотые чешуйки» и чешуйчатое тело полоза-удава в «Хранителе…» в «Факультете…» превращаются в фрагменты диадемы: «В верхнем поясе был изображен рогатый --">