Хамид Гулям - Бессмертие

собирается заглянуть к какому-то кузнецу на дороге…

«Ну, не потерял головы», — подумал Трошин и успокоился немного.

А Масуд в это время действительно сидел у Джурабая-ака, попивал горячий чай и спрашивал:

— Какой у него был конь, Джурабай-ака? Я тогда растерялся и не узнал…

— Белый.

— Белый?

— Белый, — повторил Джурабай-ака. — Хороший конь. Я поил-кормил его, любовался. На лбу — отметина. Как лист. Как осенний лист. Цвета жженого сахара… Коричневая…

— Понятно. Рахмат.

Кузнец, к которому Масуд заглянул, потревожив в неурочный час — в кишлаках ложатся спать, как и встают, рано, — молодой кузнец подтвердил:

— Да, у него был белый конь… Да, с отметиной… Тонкие ноги, я ковал — восхищался…

— А куда он путь держал — не говорил?

— Жениться! В горах, мол, красавицы бывают!

— Да-да…

— Постойте! Юсупхана! Он Юсупхану называл, спрашивал, доберется ли до нее?

«Юсупхана, — пронзая мозг, замелькало в голове Масуда, — Суюн-беке… Чабанское пристанище… Кошара в горах!»

Он поблагодарил кузнеца и, уходя, сказал непонятные для того слова:

— Я сам виноват. Не узнал у Джурабая-ака… Белый! Вот она — непростительная ошибка!

Он ехал по снежной дороге и шептал самому себе:

Ветер, ты всюду летаешь, скажи, где любимая?

В небе далеком горит, как звезда негасимая?

Вижу ее над собою я в каждой звезде,

Ветер, скажи мне, и звезды, скажите мне, где?

Снежная пелена расстилалась в лунном свете, насколько хватало глаз. Природа даже спала могуче, но и она не могла ответить на его вопросы. Никто не мог… Ветер подхватывал, срывал с губ и уносил его шепот.

У поворота возле водораздела Боз Су Масуд натянул уздечку. И потом повел ее влево…

Белого коня он увидел на рассвете за низким дувалом большой овечьей кошары, почти засыпанной снегом. Конь был оседлан и ржал временами, повернув к Масуду голову с отметиной на лбу.

ПОСЛЕДНЯЯ ГЛАВА

Хотелось бы поставить здесь точку, чтобы не расставаться с Масудом навсегда. Но из песни слова не выкинешь, и, наверно, лучше рассказать все до конца.

Масуд, который с детства любил коней, не мог не заметить, как хорош был белый красавец, мимолетное чувство шевельнулось в его душе. На одно мгновение…

И тут же заработали другие мысли: если Шерходжа был гостем этого небогатого дома, почему не расседлал коня, не ввел его хотя бы под навес, не дал корма? Небогатые хозяева любовней и бережней относились ко всем животным, тем более к коню, верному другу и помощнику… Либо Шерходжа только что появился здесь и сам был в домике за кошарой, либо его не приняли Суюн-беке с чабаном… Но конь? Почему он бросил коня, если ушел дальше?

Шерходжа был здесь. И приехал только что.

Масуд спешился и завел своего Серого в лощину, в затишек, похлопал по мокрой шее, обтер ее ладонями. Прости, Серый… Ты устал, постоишь, подождешь… А я…

Оставляя за собой глубокие следы, а где и проваливаясь по пояс, он начал пробираться к кошаре. А если Шерходжа уже увидел его? Если прячется за дувалом? Он вытащил наган… Снег иногда попадал в дуло, и Масуд сдувал его через несколько шагов… Да, Шерходжа не мог уйти далеко, даже если ушел отсюда… Он стянул с себя, бросил на снег халат и засунул руку с наганом под кожаную тужурку. В горле пересохло. Спрятавшись за камнем, чтобы еще раз стремительно обдумать все, снял с камня горсть снега и подержал во рту.

Потом вышел и остановился в рост, на виду. Выстрела не было, и Масуд быстрее зашагал к дувалу, к белому коню, к дому. На веранде вскинулся необыкновенно рослый пес, но его сейчас же унял женский голос:

— Тихо! Сиди!

Масуд никогда не видел и не слышал Суюн-беке, но подумал, что это ее голос. Собака замерла посреди двора, не зная, бросаться ли ей на незнакомца или послушаться хозяйку, кричавшую:

— Вернись!

Женщина была в красном платье и короткой шубе, наброшенной на плечи. Наспех. На голове — цветастая шаль…

— Здравствуйте, Суюн-беке, — сказал Масуд.

— Вы откуда? — спросила она, нерешительно ответив на приветствие.

— Оттуда, — он махнул за плечо наганом, с которого она не сводила глаз. — Гость у вас?

— Никакого гостя у нас нет!

Голос ее прорезался и зазвенел. А за ней появился рослый, под стать Масуду, чабан с устрашающими усами и бородой — в горах некогда и не так уж обязательно заниматься стрижкой, — без верхней одежды — ему --">