Владимир Борисович Карпов - Весенние ливни

вообще без боли не могла видеть, как валят деревья. Ей казалось, что они падают со стоном и, поворачиваясь, ударяются о землю виском. А тут еще были доверчивые, добрые яблони!

— Дядька Иван, что вы делаете? — не своим голосом закричала она.—Опомнитесь!

Комлик был страшен. Лохматый, в расстегнутой рубахе, вылезшей из штанов, он высоко взмахивал топором и, гакая, опускал его на ствол яблони. Топор глубоко входил в живую древесину, яблоня вздрагивала, как от испуга, и с нее срывались самые спелые яблоки. Падали они после каждого удара, и было слышно, как, прошелестев меж ветвей, глухо стукались о землю. От ярости Комлик вспотел. Космы волос упали на лоб и прилипли к нему. Это, верно, тоже раздражало Комлика, и он, перед тем как ударить топором, встряхивал головой и проводил рукавом по лбу.

На Лёдин крик он не обратил никакого внимания. Только перекосил рот, ощерился и стал рубить яростнее.

Когда и с этой яблоней было покончено, Комлик подскочил к рябине. На ней краснели гроздья, а на макушке белели цветы — она, видно, цвела второй раз. Рябина была еще тонкой, и Комлик с одного удара срубил ее. Но больше орудовать ему не довелось. Прокоп и Трохим Дубовик схватили его сзади, заломили за спину руки и отобрали топор.

Лёдя боялась, что начнется драка. Но без топора Комлик враз обвял и, сгорбившись, сел на срубленную рябину. Смотреть на него было тяжело, омерзительно, и Лёдя пошла из сада. За ней потопали остальные. Только Трохим Дубовик, взяв топор, направился в дом вместе с Ниной, которая все это время, всхлипывая, стояла на крыльце.

— Гад! — тяжело дыша, выругался у калитки Прокоп.— А я когда-то защищал его, переживал. А он, оказывается, готов и преступником стать. Айда, Кируха, я тут...

Прокоп решительно, хотя делал это впервые при всех, взял Киру под руку, и, не оглядываясь, они быстро пошли от дома.

Лёдя проводила их взглядом, пока они, склонив друг к другу головы, не повернули за угол улицы, и осмотрелась. Комлик все еще сидел на срубленной рябине и, будто поддакивая кому-то, кивал головой. Руки его бессильно лежали на коленях, весь он был как выжатый.

— Трохим! — позвала Лёдя и только тут заметила, что рядом с ней, ковыряя тростью землю, стоит Сосновский.

— Какая косная дикость! — сказал он.— Ни жалости, ничего… Оказывается, мы жестоки не только друг к другу, но и к природе…

— К сожалению, жестоки…— согласилась Лёдя и заметила, как обрадовало Сосновского ее согласие.— Сейчас я, может, больше всего и ненавижу это…

Он перестал ковырять землю. Поднял на Лёдю глаза и почти просительно предложил:

— Давайте зайдем в дом, поговорим с хозяйкой. Это чрезвычайно важно.

4

Обычно гроза приходит из-за небосклона. Показывается темная лиловая туча, обнимает небосклон и, глухо урча на краю земли, тянется к солнцу. Потом, закрыв его, сотрясается от громовых раскатов, перегудов и проливается дождем. А сейчас гроза разразилась внезапно, враз, и первый гром прокатился над головой, а вслед за ним на землю обрушился ливень, с ветром, как весной.

Михал только что вышел из парикмахерской, где как раз разговаривали о погоде.

— Она нам здорово мешает. Если дождь, клиентов куда меньше,— сетовал парикмахер.— А зимой вовсе беда, А почему — даже сказать трудно. Холодно, наверное. Но сегодня лафа!..

«Вот тебе и лафа»,— весело подумал Михал и остановился возле дома с большим карнизом н балконами. Но дождь заносило сюда тоже, и Михалу приходилось становиться на цыпочки, прижиматься к стене, перебегать то под один балкон, то под другой. А ливень все усиливался. Крыши домов, липы на бульваре, асфальт заблестели, как лакированные, и от них, дробясь, стали взлетать беловатые брызги. Вода текла сплошь по тротуару, и, когда налетал ветер, по ней пробегала пестрая рябь.

Нужно было спасаться, и Михал побежал в подъезд.

Ливень стал таким, что остановились троллейбусы, автомашины. По их ветровым стеклам бежали струи воды и лица шоферов, пассажиров сдавались вытянутыми и будто мелькали.

Улица вымерла. Только по тротуару бежали двое — мужчина с девушкой.

Михал

--">