Константин Гаврилович Мурзиди - Гора Орлиная

народился — батька твой… С ним мы все ближние горы облазили, во всех лесочках побывали… Какая тогда была ребячья работа? По ягоды бегали, коней стерегли, птичьи гнезда зорили, копны возили… Ты, Алексей, должно быть, и сена-то еще не понюхал, срезанного косою цветка не поднял, в траве не повалялся. У отца твоего и надела-то не было — из крепостных в мастера записали, клочка земли не дали. Так-то… Деду твоему хребтину сломали. До гроба помнил он управительскую обиду. Да и отец твой тоже этой обидой жил. Оттого и надорвался…

Мать услышала этот разговор и покачала головой, подумала и так глянула черными глазами, так улыбнулась, что Алеша вдруг поверил дяде Кузьме, понял, что мамка у него и вправду красивая. Улыбка была жалостливая, добрая — так бы и бросился мамке на шею!

— Нет, — сказала она, — не виноват Петруша. На роду, знать, так написано.

— На роду! — рассердился летух. — Был бы полегче короб — сдюжил бы. А то наваливают, сволочи, с малахаем! Голова у тебя, Марья, затуманенная…

«Затуманенная? — удивился про себя Алеша. — Да разве мамка пьяная? Она вон какая… вон какая… красивая».

Летух посмотрел на него и подумал: «Душевный мальчонка и, видать, красоту понимает… Ишь залюбовался!»

— Пора бы тебе, Марья, поразмыслить, как завтра жить, — сказал он.

Все чаще дядя Кузьма начинал разговор о том, что без надела земли, без мужика в доме возле такого завода не прокормиться и лучше всего уехать в Тигель. Мать поначалу не хотела и слушать, — страшно было оставить родную избенку. Потом стала советоваться с бабами:

— Кузьма тоже собирается, говорит, что там похарчистей будет. А я не бывала никуда, — молвила она задумчиво, — дальше околицы никуда не бывала. Не знаю, как быть.

— Ехать надо тебе с ним, — сказала одна. — Иголка без нитки потеряется…

— С ниткой-то как не легче найти! — подхватила другая.

Третья засомневалась:

— А вдруг не поглянется ему что, он и ушел. А ты в чужом месте одна…

Мать, будто не слышала их, сказала совсем про другое:

— Запою песню, и надо мне плакать…

Алеше было около десяти лет, когда мамка решилась тронуться с места, попытать счастья за дальними горами.

Бабы-соседки советовали справить по обычаю напутственный молебен. Но дядя Кузьма только посмеялся: нечего, мол, тратить сиротские медяки. И повел Алешу на завод, посмотреть, что к чему, заодно проститься.

Они шли по богатому порядку, мимо рубленых домов с высокими коньками, с шатровыми воротами. Жили здесь кержаки, люди с достатком; остановка завода на зиму не грозила им голодом, — они и летом норовили не выйти на работу: надо было управляться по хозяйству. Дядя Кузьма, по всему видно, не любил кержаков. Да и они его. Летух был из пришлых. Поэтому называли его мочеганом, а иногда, под сердитую руку, и обушником. Он пришел с того завода, где когда-то кричник убил обухом управителя. Даже узкие оконца и те сердили дядю Кузьму:

— Ишь как прищурились, будто хитрее их никого и нет! — проговорил он.

Алеша глянул и тоже заметил, как ехидно щурятся окна.

И чтобы совсем раздосадовать его и дядю Кузьму, из ближних ворот, крашенных охрой, выглянул старик в полукафтане, глухо застегнутом на медные пуговки, и в плоской валеной шляпе и оглядел их так, будто собрался не пускать на порог.

Дядя Кузьма выругался.

Из-за угла выскочили верховые. Пришлось посторониться. Алеша знал, что это лесообъездчики, и все же подумал: «А вдруг разбойники?» Он и боялся этого и хотел. С любопытством разглядывал синие пестрядинные шаровары и переброшенную через плечо лядунку заднего верхового.

— Управитель завода, — пояснил дядя Кузьма, — собрался ехать к главному управляющему в Тигель, и лесообъездчики должны сопровождать его тройку, как обережные сопровождают караван с железом.

Алешу свободно пропустили на заводский двор. Он важно прошагал через караушку мимо старика в солдатской шинели. А дядю Кузьму задержали: старик попросил у него закурить — на последнее расставание.

Перво-наперво прошли в кричню.

Диковинными показались Алеше кричные горны. Бросят в горн древесных угольев, бросят кусок чугуна, глядишь — получается ком железа.

Ломами выворачивали мужики железные комья и, ухватив их длинными клещами, кидали под молот. Было и страшно и радостно смотреть на этих мужиков в кожаных защитках и в обгорелых прядениках, — ничего не боясь, бросались они от горна к молоту. Железные --">