Юрий Серафимович Бородкин - Лесной колодец

по весне, заморенный, еще не скинувший клочкатую шерсть-зимнину, он показывал свой норов: то и дело вставал, и — хоть обломай об него прут, пока сам не надумает стронуться с места. Мария, жалея быка, не била его, лишь дергала безуспешно вожжами и ругалась, измучившись с ним:

— Черт рогатый! Чистое наказание с тобой! Ну-у, шевелись! Самой, что ли, впрягаться взамен тебя?

— Погоди, пусть отдохнут, — остановила Варвара Горбунова, ехавшая позади.

На лошадях пашут, на быках боронят — не первую весну так.

— Хоть бы трактор прислали, — посетовала Мария, подкидывая на борону дернину для пригнета.

— Наша Дорониха не вдруг договорится с МТС, все чего-то выгадывает, хлеб экономит, говорит, больно много платить им осенью приходится. Лошадей гробим да нервы треплем. И сама-то за плугом бегает, а что толку?

Анна Доронина, председательница, была вместе со всеми на пахоте, любой работы она не сторонится — в этом не откажешь. Руководить со стороны не умеет. Рядовая задоринская баба с тремя классами грамоты, разве что посмелее других, раз согласилась на такую должность.

Своего выездного мерина запрягла в плуг, не пожалела. Непривычный к работе, он выбивается из борозды, загнанно сопит, но тащит ходко; Анна едва поспевает за ним, навалившись на ручки плуга. Ее скуластое конопатое лицо покрыто росинками пота, телогрейку распахнула — некогда волосы замахнуть под платок. Началась страдная пора. Нелегко, да обнадежливо: все же перезимовали, дождались тепла.

Солнце, набрав полуденную высоту, пригревало по-летнему; над полем, над крышами изб струилось испарение, казалось, густо бродил сам воздух, напоенный запахом свежей пашни. По ней сыто разгуливали миролюбивой стаей вороны и грачи, а в теплой синеве поднебесья, захлебываясь, журчали жаворонки. Березняк по опушкам чуть тронуло зеленой дымкой: листья еще не расправились, лишь проклюнулись, и все краски обновляющейся природы были нежны, застенчивы.

Низко-низко над полем с ужасным грохотом пролетел зеленый самолет, так что оглушенные жаворонки попадали на землю и затаенно примолкли в бороздах. Хорошо было видно звезды на крыльях и самого летчика: очкастая его голова в шлеме повернулась набок, точно высматривал он кого-то. Марии показалось, что глядит на нее и улыбается, охватило неясное суеверное беспокойство. Было чему подивиться, потому что за всю войну ни один самолет не пролетал над Задорином. Испуганная Дарья Лузиха погрозила летчику кулаком, выругалась ему вслед.

— Напугал-то как, антихрист! Гляди того, упадет на голову!

Но летчик и не думал никого пугать, наоборот, он приветливо покачал крыльями. Ребятишки, помогавшие разбивать большие комья земли, гурьбой, с суматошными криками понеслись вслед за самолетом по пахоте. Бабы, словно пораженные необыкновенным видением, провожали его взглядами, заслонясь ладонями от солнца, пока он не истаял совсем в лазоревом небе за лесом. Не сразу заговорили:

— Экая страсть! Куда его нелегкая понесла через нашу деревню?

— Так низко летит, что, кажется, березы заденет. Я думала, садиться хочет на поле.

— Пуще трактора трещит.

— Забава ему, дураку, баб полошить! Чай ероплан — не игрушка.

— Мой Колька, ума-то нет, все твердит, летчиком буду. Вон впереди всех скачет как оглашенный.

— А чего это он крыльями-то махал? Может быть, кто из наших?

Стали думать-гадать, кто же из односельчан мог оказаться в авиации: вроде бы таких не было. Вопрос объяснился сам собой, когда вскоре по дороге проскакала чалая лошадь, запряженная в телегу (как только колеса не рассыпались?). Стоя в телеге и раскручивая над головой вожжи, какой-то парень несколько раз прокричал:

— Победа-а! Война кончилась! Ура-а!

Тут уж и вовсе растерянно все переглянулись, не зная, верить или нет взбалмошному парню, только ребятишки тотчас, как воробьи упорхнули вслед за быстрой подводой. Бабы возбужденно столпились в середине поля, каждая со своими надеждами, вспыхнувшими в эту минуту, казалось, ждали новой, более убедительной вести о конце войны. Ведь были готовы со дня на день услышать эти желанные слова, но все равно не сразу поверилось в них.

— Парень-то, может, баламут какой?

— Ну полно! Какие шутки! До нас любая новость не вдруг дойдет, в городах-то, наверно, с утра сегодня празднуют.

— Так что же мы стоим, дуры эдакие? — простодушно изумилась Клавдия Зотова.

— Что делать-то, Петровна?

Но --">