Владимир Наумович Билль-Белоцерковский - Дикий рейс

Владимир Наумович Билль-Белоцерковский Дикий рейс

Мope встретило нас ревом надвигающегося шторма. Кроваво-красное солнце зловеще выползало на горизонте. Пароход «Англия» только что вышел из порта в дальнее плавание к берегам Австралии и Африки. На, палубе еще видны были следы погрузки… Всюду валялись бревна, доски, концы, тросы, брезенты, мусор. Люки были еще раскрыты. Все это надо убрать, закрепить, люки на ходу задраить. А волны, падая через борт, мешают работе. Ноги скользят. Непромокаемая одежда и тяжелые сапоги стесняют движения.

Смутная тревога, предчувствие чего-то тяжелого, недоброго закрадывается мне в сердце. Среди матросов (нет ни одного знакомого. Мало привлекательны их лица, на которых заметны следы бурно проведенного в порту времени. С этими людьми мне придется в напряженной работе, бок о бок, прожить долгие месяцы. Но не они смущают меня и не начальствующий состав парохода. Меня беспокоит только один человек – коренастый парень, который распоряжается нами.

Мы, матросы, больше зависим от него, чем от штурманов и капитана. От него зависит распределение нашей работы. В его власти избавить нас от излишней работы и, наоборот, нагружать нас и надоедать всякими мелочами, а если он к тому же свиреп и физически силен, – не избежать нам его кулаков. Вся наша жизнь, замкнутая бортами парохода, в руках этого человека. Этот человек – боцман. Он-то и вызывает во мне недоброе предчувствие, хотя оснований для этого пока еще нет. Обычный моряк средних лет. Зеленовато-серые глаза. Каштановые волосы. Темно-желтые жесткие усы на бритом лице. Говорит спокойно. Что же вызывает во мне тревогу? Усмешка. Странная, кривая, нехорошая усмешка. Что-то в ней есть звериное, волчье. Нет, не нравится мне этот боцман! Не быть добру… А может, я ошибаюсь. Может, первое мое впечатление неверно, ведь и так в жизни бывает… Да, наконец, впервые, что ли, в жизни встречаю я дурных боцманов?

Словно почувствовав на себе мой взгляд, он резко обернулся. Наши взгляды встретились. Усмешка сошла с его лица. Я первый отвел глаза… «Коман!»^[1] – услышал я его голос, и в тоне послышалась угроза… Я нагнулся и с силой рванул тяжелый люк.

На этом большом океанском пароходе палубная команда состоит всего-навсего из шести матросов, боцмана, плотника и юнги. Начальство – капитан и три помощника – штурманы и боцман – англичане. Среди матросов – только один англичанин; все остальные представляют собой «интернационал». Так же пестр национальный состав и в подпалубном мире, в кочегарке и машинном отделении. Но начальство и там – механики-англичане. Из палубной команды вахту несут только матросы. Сменяются каждые четыре часа, вечером же от четырех до восьми смена происходит через два часа. Вахта означает работу, подвахта – отдых. Если вычесть завтрак и обед (ужин входит в вечернюю двухчасовую вахту) и пробуждение за четверть часа до вахты, времени для сна остается не больше трех часов. Столь малое время для сна полагалось нам на все время нашего плавания по океану, до берегов Австралии.

Наша вахта состояла из трех человек: Франсуа, черноусый пожилой француз, с огромным туловищем на коротких ногах; швед Питер – рослый блондин, двадцати семи лет, и я, русский парень двадцати лет, невысокого роста, коренастый и проворный…

Пройдет еще несколько дней, пока мы ближе узнаем друг друга. Тогда каждый из нас ровным и бесстрастным голосом расскажет о себе. О заработке, полеченном за предыдущий рейс на другом судне, о количестве выпитого виски, о девушках и прочих прелестях портовой жизни, а также о лишениях и мытарствах, которые были неизбежны после того, как приходили к концу заработанные деньги. Но сейчас не до разговоров. Мы жадно пьем холодный чай и воду – внутренности обожжены спиртом. Завтрак – рис с какой-то зеленой густо наперченной подливкой – не годится для наших желудков. Мы молча набиваем трубки, закуриваем, дымим…

– Что вы думаете, ребята, насчет нашего судна? – прервал я молчание.

Швед пожал плечами. Прошла вечность, пока заговорил француз.

– Судно, как судно… Солонина, картошка в мундире, рис, каша с телячьей кровью, – проворчал он.

– Бурый песочный сахар, который дают свиньям, галеты и маргарин, – добавил швед.

– А работа? – спросил я.

– Работа, как работа, – в том же тоне продолжал Франсуа. – Скучать не будешь.

– Матросская доля, как собачья воля, – мрачно подытожил швед словами из песни.

– А --">