Александра Филипповна Колесникова - Обычная дорога российская

Гоша разбогател

Мать у Гоши умерла, когда он был несмышленышем. Появилась мачеха. Она и при отце не баловала мальчонку, а когда тот умер от холеры, и вовсе стала помыкать Гошей. Тетка-вековуха забрала его от мачехи. Тетка была добра, но бедна крайне. Как только Гоша подрос, стал помогать тетке. Кости он был широкой, а мускулы взбугрил труд. Огород Гоша вскопает, лезет на избу крышу подправить. Птицу покормит, идет навоз выгребать. Дрова наколет, бежит по воду. А за сохой да бороной на чужом поле зарабатывал. Трудолюбие помогало Гоше с теткой иметь хлеб насущный. А вот с одеждой… Не приведи господь, в каком рубище они щеголяли. Онучи только уж в стужу наматывали, а чуть стужа спадет — босиком холодную жижу месили.

Восемнадцатый год шел Гоше, а он школы не знал. Из редких забав разве что в бабки с соседской ребятней поигрывал. Вот и в тот день выбрал час для потехи. Только поставили бабки на кон, как появились мачеха и чем-то расстроенная тетка.　

— Гош, домой!　

Мачеха осмотрела его, нечесанного, в одной посконной рубахе, что балахоном моталась ниже колен, бросила на лавку узел:　

— Оденься.　

В узле были отцовские сапоги, портки, пиджак и рубаха. Волосы Гоши напомадили лампадным маслом и два гребня на них изломали.　

Когда вывели его на улицу, дружки рты пораскрывали.　

— Э вон! Ну, чисто купчик!　

— Гоша, куда это тя?　

— Не Гоша, а Георгий Иванович, — важно объявила мачеха. — Голь перекатная, скоро шапку будете перед ним ломать.　

Привели Гошу на другой конец села, ввели в большой дом. В сенях мачеха наставляла:　

— Поклонишься Полине в пояс. Сядешь, руки на коленях держи. Да не чешись ты, идол.　

В прихожей Гоша увидел себя в большом зеркале и не сразу понял, что рослый светлоглазый мужчина с темно-русыми кудрями — это он сам. Сроду не смотрелся он в большие-то зеркала, да и нарядным не бывал.　

Вошли в комнаты. Как же тогда у господ или у царя-батюшки, если здесь такое богатство! Стол под скатертью. Не табуретки, а стулья вокруг стола. В шкафу за стеклянными дверцами фаянсовая посуда. На столе трехведерный самовар отливает медью, а по ней царские лики вычеканены и завитушки всякие. Через дверь в другой комнате видна кровать с постелью, взбитой вровень с подоконником. Подушки, покрывала кружевами изукрашены. Среди этого богатства Гоша не сразу заметил маленькую женщину лет сорока.　

— Кланяйся в пояс, — прошептала мачеха и больно ткнула Гошу в спину.　

Гоша поклонился. Женщина задышала часто и сделалась пунцовой. Сказала:　

— Хорош.　

Гоша поначалу не понял, зачем его приводили, а когда понял, дал реву. И дружки за него просили:　

— Не жените Гошу-то, то бишь Георгия Ивановича.　

Но мачеха была непреклонна. Тетка утешала:　

— Богатым будешь.　

Повели Гошу в церковь. Жарко горело множество свечей. И от запунцовевшей Полины исходил жар. На свадьбе тетка советовала:　

— Ты выпей. Полегчает.　

Но Гоша на первом глотке поперхнулся. Не принимало его нутро зелья. Как и табака не принимало. Заорали: «Горько!» А он не то что поцеловать, посмотреть-то на невесту боялся. Едва дождался он, когда гости разъехались, с первого часа окунулся в работу. Только в ней и была ему утеха. Жена ему говорит:　

— Что ты все надрываешься? Меня бы приласкал.　

Да без чувства какие же ласки? Полина его и уговорами, и попреками, даже колотушками к себе приучала. У него же ничего, кроме страха перед ней, нет. Надо же! Большой, сильный, а даже сдачи ей дать не мог. После случая на кулачках он зарекся поднимать руку на человека.　

Так и зажил не столько мужем, сколько работником у жены своей, наследовавшей богатство от первого мужа, бездетной мастерицы-кружевницы, а в общем женщины несчастной: поняла она, что за деньги любовь не купишь.　

Попробовала она развеселить мужа поездкой в гости. Родня у нее была многочисленная и тоже богатая, да на беду были там и молодые и распрекрасные девицы. Едва села Полина к столу рядом со своим Георгием, как на девичьем краю пошли шепоток да перехихикивания. Георгий все смелее и смелее стал поглядывать на девичий цветник. И тогда Полина сделала такое, что запомнилось всем крепко и надолго. Встала и косынкой завязала лицо мужу. Объявила:　

— Ни ему на вас, ни вам на него нечего пялиться.　

Из-за того, что робкий Георгий не посмел снять повязку и, как чучело, просидел всем на посмешище, родня не решилась --">